Сегодня 24 февраля 1987 года. Через полтора часа я должен выйти на сцену: я возвращаюсь в театр после очень долгого перерыва. Для этого возвращения был выбран Кин, роль, которую мой дорогой Пьер Брассер исполнял в театре Сары Бернар в 1953 году, в одноименной пьесе Александра Дюма, написанной в 1853-м, но омоложенной Жан-Полем Сартром. Герой, навеянный историей человека, который всю жизнь играл в пьесах, написанных и поставленных Шекспиром, и даже умер на сцене в роли Отелло, предается всем чудачествам комедианта, квинтэссенцией которых является. Он примеряет все роли, надевает все маски, ныряет из одного репертуара в другой без перехода – чистое счастье, первозданный фантазм актера. Но «Кин» требует хорошей физической формы и тренированной памяти.

Поэтому, хоть я и возобновил ежедневные занятия спортом и уединился с мамой в Марокко на целый месяц, чтобы вдолбить в голову текст, я сомневаюсь. Я рискую разочаровать; все может случиться: провал в памяти, ошибка, усталость.

Весь Париж придет судить меня, я не имею права оплошать. Я не смогу, нет, я не смогу. Я уже вижу заголовки: «Провальное возвращение Бельмондо в театр», «Бельмондо: крах на подмостках», «Бельмондо смешон».

Меня прошибает холодный пот; мокрая рубашка липнет к коже сиденья. Театр – это совсем не то, что кино. Другой мир, куда более жесткий, требовательный.

По сравнению с ним кино – уютное занятие, требующее гораздо меньше усилий. Нет ни длительности игры, ни необходимости запоминать. Приезжаешь, готовишься, снимаешься с текстом под рукой, отдыхаешь между двумя эпизодами, и никакие плевки и свист тебе не грозят, если только сдуру не поедешь в Канны!

Да и там иной раз тебя удостаивают почестей. В 2011 году мне вручили на фестивале «Золотую пальмовую ветвь» за вклад в киноискусство, и на этот раз на красной дорожке я пережил момент благодати: почтительное молчание фотографов, опускавших свои фотоаппараты, когда я проходил.

Помню, Мастроянни говорил: «За мной приезжают на машине, все легко. Так что вы хотите? Я не устаю!»

Я долго колебался, прежде чем возобновил отношения с театром с того места, на котором их оставил. Я себя знаю: я понимал, что в последний момент меня на это не хватит. Шесть лет уговаривал меня вернуться на подмостки Робер Оссейн, предлагая мне одного за другим Скапена, от которого отказался патрон «Комеди Франсез» Жан-Пьер Венсан; Сирано де Бержерака, который казался недосягаемым мне, снова чувствующему себя новичком, не знающим даже азов драматического искусства. Робер Оссейн, игравший со мной – вернее, против меня, поскольку был моим противником, – в «Профессионале», присутствовал на предпремьерном показе, когда мой отец сделал важное замечание: «Все это очень хорошо. Но когда же ты займешься настоящим делом?»

Разумеется, он говорил о профессии театрального актера. Только ее он считал серьезной и достойной уважения. Фильмы – это очень мило, но они мало что значили для него, дружившего с Пьером Брассером, который был современником великих актеров «Картеля»[52]. Он даже не всегда ходил в кино смотреть мои фильмы. Я напомнил ему об этом однажды, когда он попенял, что я не захожу к нему в мастерскую. Он все надеялся, что я вернусь к моей первой любви, которая определила мой жизненный путь и карьеру: театру.