На протяжении всего Ветхого Завета мы имеем дело с мужским богом Яхве, который осуждает культ холмов и полей и Мать-Землю. Один царь за другим творят зло перед очами Яхве, воздвигая алтари под деревьями и в горах. А затем маньяк вроде Илии начинает действовать, проливая потоки крови — убивая всех, кто устремил свой взор на Луну. Вот и вся история. Эту-то жуткую мужскую мифологию, которая требует угнетения женского начала, мы и унаследовали.
Один из интереснейших моментов, который обнаружили исследователи-библеисты в девятнадцатом веке: мифологические темы Старого Завета напрямую заимствованы из шумеро-вавилонского комплекса верований. Посмотрите, что из этого получается. Мифы, которые первоначально говорили о богине-матери, теперь указывают на Яхве, мужское божество. Такая трансформация представляет собой забавный аспект нашей традиции, который даже озадачивает. Символы обращаются к нашей душе напрямую, вы понимаете, что именно в них заключено, на глубоком подсознательном уровне. Но человек, который предъявляет вам миф, говорит на ином языке. Он утверждает: «Это отец» — но ваша душа возражает: «Нет, это мать». Пора к психиатру. У всех наших символов — двойное дно.
Фома Аквинский в своем труде «Summa contra gentiles»[25] рассуждает так: «Человек может познать Бога, лишь если понимает, что Бог превосходит все, что можно сказать или помыслить о Нем»>30. И когда вы задумываетесь о том, «что превосходит наши мысли», например о том, что Бог — это обязательно мужчина, и в нашей традиции мужчина без жены, то сталкиваетесь с тем, к чему душа не очень хорошо подготовлена. Я считаю, что это очень важный момент.
Второстепенный вопрос о том, к какому полу причислить божество, в некоторых случаях способен сбить с толку. Изначально считалось, что бог — мужского пола, чтобы утвердить главенство патриархального общества над матриархальным. И цикл Эсхила «Агамемнон», и «Эдип» Софокла пытаются разрешить противостояние мужского и женского начал.
Народы Востока с подобной проблемой не сталкиваются. К востоку от Персии, в Индии или Китае, старая мифология несет в себе идею космического круга — безличного миропорядка, правящего Вселенной, и эта идея актуальна по сей день. В Индии есть понятие «дхарма» или «калпа», в Китае — Дао, и так далее. Эти концепты, такие же древние, как письменность, трансцендируют само понятие пола.
В этих традициях высшая тайна Вселенной, высшее бытие — если мы можем так это называть — находится за пределами доступного человеческому пониманию, всего человеческого знания. Это находится даже за пределами категорий мышления. И бессмысленно задаваться вопросами: «Един ли Бог? Мужчина он или женщина? Добр или жесток?» Все это — категории мышления. Бессмысленно даже спрашивать: «Есть ли Бог?» Бытие и небытие — также категории мышления. Божество существует (или не существует) вне возможностей разума. Он трансцендентен по отношению ко всем категориям. Было бы просто топорно спрашивать, как мы это часто и делаем: «Исходят ли от божественной силы любовь, милосердие, справедливость; любит ли Бог этих людей больше, чем вот тех; любит ли он меня лично?»