Никомед же, помянутый выше, тоже был из тех же краев и из тех муравьев, кто дополз, шатаясь от перламу-трового наркоза, в мглистый тупичок; правда, дополз он и обо всем поведал чисто умозрительно - в виде уравнения, и не пространственного, а плоскостного - для ракушки, начертанной и угаданной умом сердца, но зато шепча при этом - Господи, как же еще про такое расскажешь?!
- Ё-ё-ё-о-о-о... - выводил судорожной гортанью Влажнорукий. Ё-ё-ё-о-о... - а мальчишка, продолжая вступительную церемонию, внезапно воспользовался совсем другим паролем:
- Эй! Как дела?
- Как легла, так и дала! - засмеявшись, отозвалась она, и ознакомление таким образом состоялось.
Но таким образом сделалось ясно, что откликнулось существо пускай свойское, пускай слабое и побеждаемое, но независимое. И хотя оно не владело происходящим, четверо тоже не стали хозяевами положения, ибо звон, о котором никто не знал, г д е о н, вмиг заполнил им головы, и зазвенела даже вся их кровь, так что бесстыжее заявление, совершенно самонадеянное при ее беззащитности, было убедительным и единственно верным ответом.
Она же, сразу поняв по голосам, что незнакомцы не страшные, крикнула:
- Куда домой идете, сердца четырех? Я - в Ростокино!
- Сейчас провожаться, профурсетка, скажет! - брякнул Сухоладонный.
- Ё-ё-ё-о-о...
- Я - провожу! - тихо заявил Красивый.
- Блядь не блядь, а может дать... - тоже тихо, но звеняще сказал мальчишка и крикнул: - Мы - в Останкино!..
- Так по дороге же! Напровожаемся! - отозвалась она, тоже звеня голосом.
- А что мы с этого будем иметь? - не унимался мальчишка, оттопыренные уши которого вовсе заполнило звоном.
- Кто умеет - поимеет! - услышали четверо, уже приблизившиеся, уже ее спутники.
Но совсем интересное происходило со стрелой. Задрав оперение, та встала торчком и заметалась, поклевывая сверху каждого. В суетливых движениях ее была какая-то система, суетливой задуманная, ибо оставшийся - помните? - под тополиным листом младенец, прижавшийся для тепла к помирившейся с ним и тихо теперь попискивавшей птичке, смешав перья своих маленьких крыльев с ее оперением, подпер ладонью пухлую щеку и задумчиво стал глядеть вдаль, где совершалась мистерия встречи. Он то усмехался, то тихонько хмыкал (и тогда обеспокоенная птичка, думая, что надо лететь за червяком, тихо чивикала), то вдруг, покачав головой, что-то запевал на эолий-ский лад...
- Я ж не знаю, братцы, этой муки
Ха-ха!
И помощь мне приюта не нужна-а-а-а-а!
У меня для этой самой штуки
Есть своя законная жена!
орал по дороге мальчишка, развлекая компанию, оживленно шагавшую, немного сквернословившую, но вполне по-джентльменски настроенную.
- Ой умора!.. Для какой штуки? Рыжий-рыжий, черт бесстыжий! - смеялась она.
Мальчишка, кстати, был рыж, так что развлекательная деятельность ради старших приятелей, уже пускавших в отличие от него в останкинских сараях пузыри сладостра-стия или с податливыми крестьянками, какими славится Валдай, или с соседками-паскудницами, или с сопящими сестренками-дурочками, или просто с неутолимым воображением, была еще и его батрачеством, ибо раз ты рыжий, то стараться надо вдвойне, а то звать не будут.