Мелодичный голос флорентийца долетел до кельи. Менестрель Гвидо исполнял старинную балладу о любви рыцаря Тристана и королевы Изольды: «Изольда! Смерть моя и жизнь в тебе единой ужились…»

Катрин задыхалась от рыданий. Ей казалось, что в этой грустной песне звучал и голос Арно, нашептывавшего на ухо: «Катрин… Катрин, любовь моя».

Скорбь, пронизавшая ее, исторгла из ее груди стон. Катрин крепко сжала губы. Она закрыла глаза, переплела пальцы рук и до боли их стиснула, пытаясь овладеть собой. Открыв глаза, Катрин решительно посмотрела на Сару.

– Сара, я уезжаю. Коли Готье мертв, я должна сама разыскать моего супруга.

– Ты хочешь искать его? Но где?

– Там, куда он наверняка добрался: в Компостеле, в Галисии. Не может быть, чтобы я не узнала, что с ним стало. По дороге я постараюсь разыскать тело несчастного Готье и хотя бы достойно похоронить его.

– Дорога очень опасна, и как ты сумеешь пройти там, где не удалось пробиться даже Готье?

– Святой день Пасхи уже недалек. По традиции в этот день группа паломников отправляется из Пюи-ан-Велэ к могиле святого Иакова. Я пойду с ними, так будет менее опасно, я буду не одна.

– А как же я? Я что, не пойду с тобой?

Катрин покачала головой. Она встала, положила обе руки на плечи старой подруги и ласково посмотрела ей в глаза.

– Нет, Сара… На этот раз я отправляюсь одна… Впервые… Действительно впервые, потому что наше возвращение из Шинона не следует принимать во внимание. Я пойду одна, без тебя. Я хочу, чтобы ты занялась Мишелем. Только тебе я могу доверить моего сына. Я знаю, что с тобой он будет счастлив, окружен заботой и вниманием, так же как при мне. И ты расскажешь ему обо мне и его отце, если Богу будет угодно и я не вернусь…

– Замолчи! Я запрещаю тебе говорить подобные вещи.

И она расплакалась. Расстроенная Катрин горячо обняла ее:

– Никто еще не умирал от того, что думал о своем будущем, моя добрая Сара. Если я не вернусь, ты пошлешь письма Сентрайлю и Бернару д'Арманьяку с просьбой взять опеку над последним из Монсальви и позаботиться о его будущем. Но я надеюсь вернуться.

– Хорошо. Предположим так: я остаюсь, а ты уезжаешь. Но как ты уедешь из Монсальви? Думаешь, аббат позволит тебе уйти сейчас, если не позволил в сентябре?

– Он этого знать не будет. Уже давно я приняла решение идти в Пюи и пожертвовать святой Деве проклятый бриллиант, который по-прежнему находится у меня. Мне надо расстаться с ним… любой ценой, и чем скорее, тем лучше. Видишь, какие несчастья навалились на меня. Аббату известно, что я очень хочу исполнить свою волю. Он отпустит меня. Пасхальные праздники очень подходят для этого случая. А ты, Сара, готова выполнить мою просьбу?

– Я тебе никогда не отказывала. Коль нет другого выхода… Богу только известно, чего мне это стоит.

В открытую дверь доносились звуки песни Гвидо Чигала. Он пел песню о трубадуре Арно Даниэле, и ее слова просто поразили замолчавших женщин:

Слова поразили Катрин как удар молнии. Она страшно побледнела, но в ее глазах зажглись огоньки надежды. Голос менестреля необъяснимо отвечал на вопрос, который она не осмеливалась себе поставить. Кто он? Чей посланник? Бога или сатаны? Во всяком случае, голос странным образом доносил песню о ее судьбе.