Мэдлин открыла глаза и снова уставилась в крышу полога. Как трудно бывает порой разобраться в самой себе! Она всегда считала себя сильной натурой. Но ее отношения с мужем доказали, что ее мнение было ошибочным. Ей хочется, чтобы ею руководили и управляли. И когда Джеймс в конце концов отказался и от того и от другого, пришлось забраться в постель, лежать, страдать и жалеть себя.

Не прошло и десяти секунд, как Мэдлин вскочила и дернула за шнурок звонка.

– Синий уличный костюм, – приказала она горничной; в голосе ее звучала чуть ли не паника. – Но прежде чем вы его вынете, передайте, чтобы немедленно подали карету.

И меньше чем через полчаса она уже сидела в карете, отбросив перед этим множество различных вариантов. Можно было бы послать ему записку с просьбой прийти. Можно было добраться до особняка лорда Хэрроуби и попросить Доминика сопроводить ее – или попросить об этом Эдмунда. Или, если она опасается вмешивать в это дело братьев, Уолтер не отказался бы поехать с ней. Конечно, леди без сопровождения не годится заезжать в клуб к джентльмену – а Джеймс обосновался в клубе, – даже если этот джентльмен ее муж.

Но она решила, что поедет одна. Послать записку – значит бездействовать самой. А на поиски сопровождающего мужчины уйдет слишком много времени. Джеймс сказал, что он возвращается домой. И сказал он это два дня тому назад. Может быть, он уже уехал. Может быть, она уже опоздала.

Мэдлин опоздала. Швейцар, состоящий при номерах, где жили джентльмены, чопорно поклонился ей, окинул с ног до головы оценивающим взглядом, которым слуги иногда владеют в таком совершенстве, и сообщил, что его милость уехали.

– Уехали до вечера? – спросила она. – Или навсегда? Он снова поклонился, посмотрел на нее с жалостью и презрением, очевидно, принимая ее за брошенную куртизанку.

– Мы не ждем его милость, – сказал он.

Уехал. Она опоздала. Мэдлин бросила на швейцара надменный взгляд, с наслаждением глядя, как он подобострастно кланяется, получив монету, хотя он и пальцем не пошевелил, чтобы заработать ее.

Уехал. Рукой, затянутой в перчатку, она оперлась на руку лакея ее матери и устало уселась в карету.

– Отвезите меня к лорду Эмберли, – сказала она, повинуясь внезапному порыву, откинулась к спинке сиденья, закрыв глаза, надеясь, что это не правда, надеясь, что найдется какое-то другое объяснение его отсутствию, когда она доберется до Александры.

– Где ее милость? – сдержанно спросила она у дворецкого Эдмунда, отдавая ему шляпу и перчатки.

– В гостиной, миледи, – ответил тот кланяясь.

Но Мэдлин не могла больше сдерживаться. Вместо того чтобы подождать, пока дворецкий поднимется по лестнице впереди нее и доложит о ее появлении, она взбежала по ступенькам и распахнула двустворчатую дверь гостиной, даже не постучавшись.

– Александра! – воскликнула она, не замечая никого, кроме невестки, стоявшей на коленях перед Кэролайн. – Он уже уехал?

Потом она перевела взгляд с Александры и Эдмунда на – Доминика и Эллен, потом на всех четверых детей и остановилась на своем муже, который, одетый по-дорожному, стоял у пустого камина, заложив руки за спину.