У нас тут дом – просторный и старый, спрятавшийся между холмами и похожий на за́мок, с которого кто-то срезал верхушку. Эту плоскую крышу, окруженную с трех сторон балюстрадой, украшают выложенные мозаикой патио. Задняя дверь дома ведет прямо к холмам. Внутри достаточно места, чтобы каждый из нас мог уединиться, а вместе провести время можно в кухне и столовой. В доме часто слышится музыка – ненавязчивая классическая гитара с Адорасьона или поп из Латимер-сити. Большая часть стен занята книжными полками.

Днем температура поднимается настолько, чтобы возникло желание залезть после завтрака на пару часов в море. По вечерам становится прохладно, надо надевать легкий свитер или куртку, чтобы посидеть на крыше, глядя на звезды, как мы все любим. Ночное небо отличается от того, что в тот же момент видно из кабины пилота на «Доблести Энгины Чандры» – один из техников рассказал мне, что формат сконструирован на основе оригинала из земных архивов. Никому из нас до этого нет особенного дела.

Не худшая жизнь после смерти. Может, не дотягивает до стандартов, какого-нибудь Хэнда, например, доступ недостаточно ограничен, – но так ведь и разрабатывали его простые смертные. И она всяко лучше той жизни после смерти, где заперт сейчас мертвый экипаж «Тани Вардани». Если, как утверждает Амели Вонгсават, «Чандра» из-за опустевших палуб и коридоров похож на корабль-призрак, он все равно куда безобиднее того, что оставили нам марсиане по ту сторону портала. Если я и призрак, обитающий в стенах линкора и со скоростью электрона ползающий по его электроцепям, то у меня жалоб нет.

Но время от времени по вечерам, окидывая взглядом деревянный стол, уставленный опустевшими бутылками и трубками, я жалею о том, что здесь сидят не все. Особенно я скучаю по Крукшенк. Депре, Сунь и Вонгсават – отличная компания, но у них нет той грубоватой жизнерадостности лаймонки, которой она орудовала в разговорах, как дубиной. И, разумеется, в отличие от нее никто из них не хочет заняться со мной сексом.

Сутьяди тоже нет с нами. Только его стек я не уничтожил в Дангреке. Перед вылетом с Участка 27 мы попробовали его загрузить, и перед нами предстал безумец. Мы стояли вокруг него в прохладном, отделанном мрамором дворике виртуала, а он не узнавал никого. Он кричал, что-то неразборчиво лепетал, пускал слюни и испуганно сжимался, когда кто-нибудь пытался до него дотронуться. В конце концов мы его отключили, после чего удалили и тот вирт, теперь он вызывал у всех самые безрадостные ассоциации.

Сунь что-то пробормотала насчет психохирургии. В моей голове живо воспоминание о клиновском сержанте-подрывнике, которого слишком часто переоблачали, так что я настроен не слишком оптимистично. Но к услугам Сутьяди будет вся психохирургия Латимера. Я плачу.

Сутьяди.

Крукшенк.

Хансен.

Цзян.

Кому-то может показаться, что мы легко отделались.

Иногда, сидя под ночным небом в компании Люка Депре и бутылки виски, я почти что согласен с этим.

Время от времени Вонгсават исчезает. За ней в антикварном аэроджипе с мягкой крышей приезжает конструкт в строгом костюме, стилизованный под бюрократа периода первопоселенцев Дома Хань. К вящему веселью всех присутствующих, он тщательно пристегивает ее ремнями безопасности, после чего они отправляются к холмам, расположенным за домом. Как правило, она отсутствует не больше получаса.