— Белль, вы не ошиблись снова с платьем? Может, это опять означает вышивку на пончо какого-нибудь индейца? Совершенно неуместную на платье молодой девушки?

— Вот уж нет, — улыбнулась Белль, так же как он, почти весело. — На этот раз я тщательно изучила альбом с индейскими вышивками, который вы мне подарили. Так что теперь все правильно... — она вновь на миг опустила глаза. — Все полностью ответствует...

— Соответствует, — поправил Мазур. — И что же это означает?

— Сердце девушки свободно, — глядя ему в глаза, сказала Белль. — Налейте мне еще вина, пожалуйста.

Вы, простите, ушли далеко впереди, мне хотелось вас догонять.

Мазур налил — и гораздо щедрее наполнил свой стакан каньей. В голове крутились воспоминания двадцатилетней давности — почему-то отнюдь не в хронологии, вразнобой: огромная анаконда посреди ночной реки, ужас былых времен, Вольный Город Опалов, Виктория Баррриос, оседающая с пулей в голове, Пласа Дель Соль, где он впервые увидел Ольгу...

— Может быть, я не вовремя? — тихо спросила Белль. — Если вы хотите, чтобы я ушла, я не обижусь...

— Глупости, — сказал Мазур. — Иногда человеку чертовски скверно одному. Останься, если это не противоречит никаким твоим планам.

— Ни малейшим. Вот только... Сеньор адмирал, вы будете завтра в состоянии поехать в отдел и сделать все, что нужно?

— Слово офицера, смогу, — сказал Мазур. — Русские офицеры, знаешь ли, на многое способны. — Он наполнил бокал, точнее бокал Белль и свой стакан. — Вообще, я терпеть не могу печальные застольные беседы. Давай лучше поговорим о тебе. Как получилось, что красивая девушка из приличного дома попала на флот, и не куда-нибудь, в контрразведку?

— Ну, это очень просто объяснить, — сказала Белль, улыбаясь. — Понимаете, у меня есть старший брат. Он закончил Военно-морскую академию имени адмирала Бальдагуэро. К нему, я помню с детства, приходили товарищи, такие же курсанты, разговоры были только о море, — она улыбнулась совсем весело. — Вот и можно сказать — они меня заразили. Только, вы ведь уже знаете, женщины на борт военных кораблей не пускаются ни под каким видом, и я пошла в разведшколу, чтобы хоть так оказаться ближе к морю... И не оказалась... — она грустно покривилась. — Жизнь оказалась совсем не похожа на романтику...

Все правильно, подумал Мазур. Жизнь никогда не похожа на романтику, хвостом ее по голове. Одни понимают это раньше, другие значительно позже — и тем и другим это порой портит жизнь...

Перед глазами у него чуточку плыло.

Пробуждение оказалось не таким уж тяжелым — Мазур никогда особенно не маялся с похмелья. Хотя, конечно, некоторое неудобство в голове присутствовало. Ну, на сей счет имелось отличное средство — та самая «волшебная шкатулка», плод трудов засекреченных врачей. Небольшой пластмассовый футляр, где лежали разнообразные таблетки в прозрачных блистерах без всякой маркировки, отличавшиеся лишь видом, цветом и размером. На лакированной тумбочке у изголовья стояла бутылка минеральной французской воды в ведерке с подтаявшим льдом — Мазур не помнил, чтобы ее туда ставил, скорее всего, Белль позаботилась. Он проглотил четыре таблетки, подумав, добавив пятую, овальную, оранжевую, выпил стакан минеральной, полежал немного и почувствовал себя другим человеком. Туфли он вчера снял, а вот раздеться не озаботился — зато был прикрыт легким покрывалом так тщательно, как сам вчера ни за что бы не смог. Скорее всего, опять Белль — с некоторых пор верный адъютант. А вот пистолет под подушку он по давней привычке положил, конечно, сам, едва только пришла Белль — это-то он помнил.