Я вспомнил эти слова Оутс на прошлой неделе, когда прошло два года с тех пор, как я пьяный завалился на радиостудию. На выходе из дома в почтовом ящике я заметил конверт. Я никак не ожидал, что это окажется письмо от моей бывшей девушки, которое она к тому же отправила экспресс-почтой. Обратный адрес говорил о том, что письмо было отправлено из Америки, из отеля «Сизос-палас» в Лас-Вегасе, штат Невада. Я вскрыл желтый конверт с печатью авиапочты и обнаружил внутри письмо и компакт-диск. В письме, которое в общей сложности растянулось аж на двенадцать листов, в углу каждого из которых стоял желтый герб отеля, она объясняла, что заставило ее прилететь в город посреди пустыни. Письмо начиналось со слов благодарности за то, что я рассказал ей историю, которая и привела ее в Штаты.

Суть в том, что Фонд корейской прессы осуществляет программу, дающую возможность отправиться на исследования в любой уголок мира. А история про Мэри Смит Джонс — последнюю носительницу эякского языка, которую я рассказал тогда, настолько запала Ан в душу, что она подала в Фонд заявку с названием «Смерть языка» с целью исследовать проблемы индейцев и судьбу исчезнувшего в Калифорнии индейского языка. В итоге ее заявка выиграла конкурс, и теперь Ан пребывала в университете города Беркли, недалеко от Сан-Франциско, в качестве приглашенного исследователя. Я довольно быстро прочитал все письмо до предпоследней страницы, не испытывая никаких особых эмоций, лишь изредка удивляясь про себя: «Надо же как!» Но последняя страница как будто была написана чуть позже остальных, в спешке и немного небрежным почерком.

«Ты прав. Утратить человека, с которым вы общались, — все равно что потерять способность выразить себя. На самом деле я приехала в Америку не только из-за того, что меня заинтересовал умирающий или уже мертвый язык, но потому еще, что уже давно, когда по телевизору снова показывали, как обрушились башни-близнецы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, я смотрела этот сюжет, и вдруг мне захотелось узнать: а что же на самом деле произошло осенью 1982 года в Лас-Вегасе?»

Стоило мне прочитать это предложение, я сразу вспомнил, как она обратилась ко мне в первое Рождество нового тысячелетия, когда мы впервые встретились: «Я об этом боксере. О боксере, который умер в Лас-Вегасе. Можно ли написать роман о его страданиях?» И вдруг я понял, что не было нужды спрашивать у нее что-либо! Черт возьми! Получается, это вовсе не причуды моей логики и не шутка, в которой я, впав в отчаянье, нашел спасение, но чистая правда: мы полюбили друг друга именно из-за какого-то боксера, который в 1982 году умер в Лас-Вегасе, продержавшись на ринге четырнадцать раундов, а разошлись из-за теракта 11 сентября 2001 года.

Если верить письму, то, увидев по телевизору кадры разрушения башен-близнецов, заснятые очевидцами 11 сентября, она стала разыскивать след своего отца, который давным-давно затерялся где-то в Штатах. Она помнила отца в очках с толстыми линзами, нервно орущего на семью или лежащего, не в силах подняться от тяжелого похмелья, с мокрым полотенцем на голове. И хотя иногда его глаза за тяжелой роговой оправой очков наполнялись жалостью, когда он видел ее, тогда еще маленькую девочку, куда чаще она видела, как он воет, словно бесчувственное животное, и льет пустые слезы. Она не могла оправдать ни единой его слезинки. Очки он начал носить с 1977 года, когда сильно пострадал от взрыва на станции Ири