Погруженная в свои мысли, я шла от такси в сторону смотровой площадки, когда Ким Кёнг Сок произнес эти слова.

— Что? — переспросила я.

— Говорю, фотограф как-то сказал, что никогда в жизни не забудет закат, который видел в тот день. Меичхо, заблудившиеся птицы, черные журавли. Закат, который он видел в тот день, когда познакомился с этими птицами, он будет помнить всю жизнь, так он говорил. Но не сказал почему. Похоже, мои рассказы не слишком вам помогают?

— Нет-нет, продолжайте. Что случилось, когда он приехал сюда? Что он делал? — стала я расспрашивать Ким Кёнг Сока.

— Мы вдвоем ждали, пока солнце начнет садиться.

— Где-то здесь? На этом месте?

— Не знаю, тут все поменялось с тех пор.

— О чем вы говорили, пока ждали заката?

— Да я толком не помню. Ничего особенного. Думали, что мы будем есть на ужин, об этом много говорили. Хм, о чем мы говорили? Да, вряд ли я смогу вам помочь.

Вслед за Ким Кёнг Соком я пришла к месту, где пять лет назад он стоял с фотографом.

Когда солнце начало клониться к закату, он взял фотоаппарат и сделал несколько снимков с того места, где теперь стою я и откуда было видно поле, на котором собралось множество перелетных птиц, преимущественно черных журавлей, а западнее поля плескалось море. Именно здесь фотограф сделал уникальную серию работ, «первые и последние фотографии в моей жизни, сделанные на память», и «если бы не Ким Кёнг Сок, этнический кореец, проживающий в Японии, я бы даже не стал делать эти фотографии, поскольку душа у меня к этому сперва не лежала». Но все-таки фотографировал он «не для того, чтобы хранить бесчисленные воспоминания, но чтобы забыть о них». Я запрокинула голову и посмотрела наверх, где по небу кружили черные журавли. Чтобы охватить целиком всю картину, я, сама того не замечая, стала кружиться на месте. Какой это был огромный мир! А черные журавли пересекали этот огромный мир, прилетая с берегов Амура в Изыми. Очевидно, что мы не можем стать свидетелями всего мира и удержать в памяти все, что заполняет этот мир. Но, кроме того, мы не можем и отречься от мира, полностью стереть свои воспоминания о нем. Люди, которых он фотографировал всю жизнь, — его друзья и родственники, — старели, болели, кто-то умирал. У всех была сложная, запутанная жизнь, у всех она бесконечно менялась. Стоя на том месте, я смогла понять повседневную жизнь людей, запечатленную на его фотографиях. И точно так же я поняла «закат, который он запомнит на всю жизнь», если заимствовать его слова.

С моих губ стали слетать строчки из стихотворения «Дикие гуси», которое фотограф цитировал в своем эссе. «Тебе не нужно быть хорошим. Тебе не нужно ползти на коленях за сотню миль через пустыню, каясь. Тебе только нужно позволить нежному животному твоего тела полюбить то, что оно любит. Расскажи мне про свое отчаяние, а я расскажу тебе мое. Тем временем этот мир идет дальше. Тем временем солнце и чистая галька дождя движутся через ландшафты, через эти прерии и дремучие деревья, эти горы и реки. Тем временем дикие гуси, высоко в этом чистом голубом небе, опять направляются домой. Кем бы ты ни был, неважно каким одиноким, мир предлагает себя твоему воображению, взывает к тебе, как те дикие гуси, резко и взволнованно, снова и снова провозглашая твое место в этой семье вещей»