Я не ответил. У меня не было ответа. Черт. Кто-то сочинил историю, а ведь моя была намного лучше.

– Датчанин! – крикнул я по направлению к лестнице. – У тебя есть огонь?

Не сводя глаз с лестницы, он переложил пистолет в левую руку, а правой рукой достал зажигалку. Мы, люди, рабы привычек. Он бросил ее мне. Я поймал ее в воздухе. Грубый чиркающий звук. Я поднес желтое пламя к сигарете и подождал, когда оно втянется в табак, но оно не колыхалось. Я подождал немного, потом поднял большой палец, зажигалка отключилась, пламя исчезло.

Я огляделся. Кровь и стоны. Каждый был занят своим делом. Кроме Кляйна, который был занят моим. Я поймал его взгляд.

– Ты пойдешь первым, – сказал я.

– Чего?

– Ты первым пойдешь вверх по лестнице.

– С чего это?

– А какого ответа ты ждешь? Потому что у тебя обрез?

– Можешь его взять.

– Не поэтому. А потому что я сказал, что ты пойдешь первым. Я не хочу, чтобы ты находился позади меня.

– Какого черта. Ты что, мне не доверяешь?

– Я тебе доверяю, и поэтому ты пойдешь первым. – Я даже не пытался сделать вид, что направляю пистолет не на него. – Датчанин! Подвинься, Кляйн выходит.

Кляйн долго не отводил от меня глаз.

– Я тебе это припомню, Юхансен.

Он сбросил обувь, быстро вышел на лестницу и, пригнувшись, стал в полутьме пробираться вверх по каменным ступенькам.

Мы смотрели ему вслед. Мы увидели, как он остановился и резким движением выпрямился, и его голова на мгновение высунулась над последней ступенькой лестницы и снова опустилась. Он точно никого не увидел, потому что выпрямился и стал подниматься выше, держа обрез двумя руками на уровне груди, как какой-нибудь гитарист из Армии спасения. Он остановился на последней ступени лестницы, повернулся к нам и подал знак подниматься.

Я остановил Датчанина.

– Погоди немного, – прошептал я и сосчитал до двух.

Звук выстрела раздался на полутора.

Пуля попала в Кляйна и подбросила его над краем лестницы.

Он упал на середину лестницы и поехал к нам. Он был таким мертвым, что ни один мускул его тела не был напряжен, он стекал вниз благодаря силе притяжения, как дрожащий кусок свежей говяжьей вырезки.

– Это ж надо… – прошептал Датчанин, глядя на труп у своих ног.

– Эй! – крикнул я. Мой возглас заметался от стенки к стенке, как будто на него ответили. – Your boss is dead! Job is over! Go back to Russia! No one is gonna pay for any more work here today![4]

Я подождал. Потом прошептал Датчанину, чтобы он поискал ключи от машины Пине. Он принес их, и я забросил связку на самый верх лестницы, так что они скрылись из виду.

– We are not coming out until we hear the car leaving![5] – прокричал я.

Я ждал.

Тогда раздался ответ на ломаном английском:

– I don’t know boss is dead. Maybe prisoner. Give me boss, I will leave and you will live[6].

– He is very dead! Come down and see![7]

– Ha ha. I want my boss come with me[8].

Я посмотрел на Датчанина.

– Что дальше? – прошептал он, как будто эта фразочка стала у нас чертовым припевом.

– Мы отрежем голову, – сказал я.

– Что?

– Пойди и отрежь голову Хоффманна. У Пине есть нож с зазубринами.