Я почувствовал как меня оттеснило в сторону. Вернее не меня, а ту часть сознания которая подслушивала чужое ворчание.

Вот же урод! Повеселиться ему не дали. Вот бы еще раз по нему вдарить. Надо поскорее разобраться с этой метафизикой. Я попытался снова нащупать в себе этот источник яростной энергии. Ох, как же мне хочется наподдать ему.

Пока ковырялся со своим сознанием, в голове родился вопрос:

А что вообще со мной происходило? Ну до того как этот упырь на меня напал. Кто меня так сканировал?

Но скоро этот вопрос ушел на задний план. Внутри моей груди я почувствовал тепло. Ну не настоящее тепло. Проще всего воспринимать эту субстанцию как горящий уголек, от которого волнами расходился жар.

Ну и что теперь с этим делать? Попытаться раздуть? А если потухнет? Или доложить топлива? Хороший план, только где это топливо взять?

Я чувствовал что могу зачерпнуть энергии от этого источника, и зашвырнуть в ненавистного мужика. И я точно знал, что тому это не понравится. Но вот останется ли в этом источнике хоть что-то после, я не знал. И рисковать почему-то не хотелось.

А что я вообще об этом знаю? И на что это похоже? На шизофрению это похоже, ну или на расшалившееся воображение.

Так, ладно. Меня окружает сплошная странность, значит и методы нужны странненькие. Чем можно напитать воображаемый уголек в груди, ну каким-нибудь воображаемым топливом. Например, злость.

Я ведь сильно зол сейчас. Настолько зол, что хочу сжечь к хренам своего мучителя, эту комнатку вместе с болванчиками и другими обитателями. А еще гребанную королеву. Будь она проклята. И планету туда же, все, вот все на этой планете стремятся мне навредить! Ненавижу!!!

Операция по генерации неуправляемой ненависти считаю успешно завершенной. У меня колотилось сердце, а из глаз похоже повалило пламя. Я так решил потому что все кто в этой комнате был разумен, поджимались в стены и опасливо поглядывали на меня.

Энергия. Моя ярость это энергия. Большой шар из энергии, настолько большой, что не помещается внутри меня и сочится из каждой моей поры. Нужно его переработать, сжать и направить в уголек в груди. О да, вот уже и не уголек. Разгорается родименький. Да, да! Больше энергии!

Я вдруг почувствовал себя легко. На губах расплылась улыбка. Вся злость ушла куда-то, но вот память… Вернее злопамятность. Она меня не покинула.

— А вот теперь, иди ка сюда, мамашка. Разговор к тебе есть.

Берон, оглядывая в голографическую комнату, которую создали специально для брифинга, переводил взгляд с одного безучастного лица на другое.

— Ну как вы не поймете? Человечество полагается на вас и на ваш бесценный опыт.

Нет, безучастны не все. Вот та девчонка, как ее там? Оша. Как-то странно она смотрит на всех. Особенно на Хельгу. Прям пожирает ее взглядом. Ух, аж мурашки по коже. Мелкая, а жути от нее сколько.

Хельгеда похоже даже не слушает. Голограмма плохо передает, но кажется она изучает какие-то документы, а пламенную речь Берона, просто пропустила мимо ушей.

— Хельгеда, — продолжил он, — ты, как я знаю, стала совладельцем ряда объектов нашей корпорации. Ведь ты можешь лишиться этого всего.