– Та дам! Та дам! – пропел Илья. – Теперь правда. Отца у Мышатиной нет.

– Как это нет? – опешила я.

– Ну, он, конечно, есть, – исправился малолетний хакер, – но, как его зовут, неизвестно. В графе, куда вписывают ФИО папаши, у Елизаветы прочерк.

Я потрясла головой.

– А откуда у нее красивые вещи, игрушки?

– Елена Мышатина, маманя Лизы, всю свою жизнь пахала горничной у оперной певицы, – воскликнул Илюша, – а та летала по всему миру. Когда вы были маленькой, в России было мало творческой интеллигенции, для которой не существовало запретов. У хозяйки Елены подрастала дочка Аида. Стопудово, она ее в честь оперы назвала. Девочка была на два года старше Лизы. Мамашка скачет по странам, ребеночек живет с нянькой. Комплекс плохой муттер у сопрано пылает ярче нефтяного факела. Как его залить? Подарками. Певица своей ути-пусеньке чемоданами одежду, игрушки и хурду-бурду типа жвачек из всех стран перла. Точно мне это неизвестно, но я определенно не ошибаюсь. Продолжать? Или сами догадались?

Я направилась к буфету.

– Дети быстро растут, вещи становятся малы, а если их много, то ребенок все и надеть не успевает. Платья, туфли, игрушки отдавались Лизе. Кроме того, добрая дива небось привозила, как ты выразился, «хурду-бурду» и дочке верной прислуги. Хурда-бурда дешевая, гонорары в опере немалые, способ не отдавать девяносто процентов налога государству деятели искусства знали. Купюры у них отнимали, а подарки нет. Импресарио давали на руки копеечную сумму, ее сопрано или меццо несло в посольство. А вот шубу, бриллиантовое колье, мебель, одежду певице якобы дарили почитатели. И презенты оставались в пальчиках соловушки. На самом деле импресарио их просто покупал на гонорар звезды. О том, как обманывать государство, знали все, хоть мало-мальски причисленные к миру искусства. Но приличия были соблюдены, закон не нарушен. В Москве в Министерстве культуры нужным чиновникам вручались магнитофоны, импортные сигареты, алкоголь, золотые цепочки.

Я притихла.

– Что не так? – насторожился Илья.

– Лиза меня в детстве обзывала нищетой, – улыбнулась я, – смеялась над моей одеждой, хвасталась своими обновками! И сейчас вдруг выяснилось, что она сама донашивала чужие платья и получала надоевшие другой девочке игрушки. Странно.

– Что странно-то? – не понял Жабенкин.

– Странно, – повторила я, – очень странно. Ненавидеть того, кто с тобой стоит на одной доске.

Илья рассмеялся.

– Вы прям как маленькая. В соцсети зайдите, полюбуйтесь на блеск и нищету инстаграма. Там одно вранье. Мою сестру девчонка тролила, писала ей: «Ты ваще удавись! Юбка из дерьма, туфли из клеенки. Вот у меня «Шанель» с «Дольче Габбаной», и в нашем особняке свой этаж». Леська плакала. А я в закрытый аккаунт хейтерши зашел, а потом открыл его для всех. Ха. Пипл увидел ее жизнь. Не москвичка. На аватарке чужое фото. Дом жуть, сарай. Одета, как Козетта!

Я с интересом посмотрела на парнишку.

– Ты читал роман Виктора Гюго «Отверженные»?

– Почему вас это удивляет? – отбил мяч Илья.

Действительно, почему? Парень тем временем продолжал: