– И зря не верите! – проговорила я и показала ей свои руки со следами веревок. – Видите эти кровоподтеки? Он связал меня и хотел сделать смертельный укол… – Я подняла с пола шприц и протянула его Бахчиняну, как более вменяемому. – Ашот, приобщи-ка этот шприц к вещественным доказательствам!

– Вениамин Борисович, – Ольга повернулась к настройщику, – скажите, что это не так!

Он промолчал, и это ее, кажется, убедило в нашей правоте. Она попятилась, сжала руки и опустила глаза. А этот дурак Творогов тут же подскочил к ней, усадил в кресло и принялся утешать, заглядывая в глаза и гладя по руке!

Ну, скажите, что он в ней нашел? Разве что у нее собственная квартира, а у Леши жилищный вопрос стоит очень остро…

Я уже хотела вмешаться, чтобы прекратить этот неуместный интим, но меня опередил Бахчинян.

– Ольга Геннадьевна! – проговорил он строго. – Скажите, кем вам приходится подозреваемый?

– Кто? – переспросила она. – Ах, Вениамин Борисович? Да, в общем-то, никем… Он просто мой знакомый…

– А как вы с ним познакомились?

– Нас познакомил Олег…

– Олег?! – вскинулся Творогов. – Кто такой Олег?

По лицу его разлилась смертельная бледность, как будто он увидел привидение или узнал о гибели любимой тещи.

– Это мой жених… – ответила Ольга. – Бывший… мы с ним поссорились…

– Ах, бывший! – Творогов облегченно вздохнул, и лицо его снова порозовело. – Ах, поссорились! Ну, если бывший, тогда хорошо… Если поссорились, это просто замечательно… Вообще, Ольга Геннадьевна, я хотел записать ваш телефон и адрес…

Совсем разум потерял! У него телефон этой квартиры есть в деле, а адрес… Он же сейчас по этому адресу находится!

Теперь даже Ольга посмотрела на него с удивлением. Но он ее удивление истолковал по-своему и еще больше засмущался:

– То есть, извините, вы не подумайте ничего такого, просто у нас могут появиться вопросы…

Теперь он стал малиновый, как вареный рак, и смущенно забормотал:

– Хотя, если вам неудобно, я сам могу к вам приехать и задать все вопросы на дому…

– Никитич! – окликнул его Бахчинян. – Ты… это… возьми себя в руки. Мы же как-никак не на танцах находимся, а при исполнении… и удостоверение свое подними, не дай бог, потеряешь…

Наутро я спала долго и проснулась совершенно разбитая. Руки, куда врезались вчера тугие веревки, ломило, запястья распухли, спину свело, а когда, стеная и охая, я добралась до ванной, то в зеркале отразилась совершенно жуткая физиономия – глаза заплыли, нос покраснел, а кожа вокруг рта, там, где был прилеплен скотч, воспалилась и покрылась ссадинами. Поглядев на такую красоту, я расплакалась, так стало себя жалко, и Бонни, свет моих очей, тут же расстроился. А когда Бонни расстроен, он воет. Художественно, с переливами.

Я очень люблю свою собаку, но могу выдержать самое большее минут пять такого ужасающего воя. А сегодня еще нервы были на пределе.

– Замолчи немедленно! – Я замахнулась на Бонни левой кроссовкой. – Надоел до чертиков!

Пес обиделся и отступил к двери. Я выгнала его в наш садик, крикнув вслед, что если он хочет, пускай убегает на улицу, мне все равно. Сама же я улеглась в кровать и стала себя жалеть.