— Собака по крайней мере не выдаст ваших секретов.

— Плевать мне, кто что скажет, но я не хочу после смерти оказаться вруном. Довольно я врал при жизни.

Я услышал, как кошка крадется назад по крышам, и снова посветил ей в глаза фонариком. На этот раз она разлеглась на крыше и стала точить когти. Джонс развязал рюкзак и достал бутерброд. Разломив его пополам, он бросил половину кошке, которая метнулась прочь, будто хлеб был камнем.

— Не швыряйтесь так, — сказал я. — Вы теперь на голодном пайке.

— Несчастная тварь хочет есть.

Он спрятал другую половину бутерброда обратно в мешок, и мы вместе с кошкой притихли.

Долгое молчание прервал Джонс, одержимый своей навязчивой идеей.

— Я ужасный фантазер, старик.

— Я это за вами давно замечал, — сказал я.

— В том, что я говорил о Марте, не было ни слова правды. Она одна из полусотни женщин, до которых у меня не хватало духу дотронуться.

Я не знал, говорит ли он сейчас правду или придумал более благородную ложь. Может быть, он заметил, как я огорчился, и понял все. Может быть, он меня пожалел. Интересно, подумал я, можно ли пасть еще ниже, чем заслужить жалость Джонса?

— Я всегда врал насчет женщин. — Он натянуто засмеялся. — Стоило мне побыть вдвоем с Тин-Тин, и она сразу превращалась в гаитянскую аристократку. Конечно, если мне было кому об этом рассказать. Знаете, старик, у меня за всю жизнь не было ни одной женщины, которой я бы за это не заплатил — или по крайней мере не пообещал заплатить. В трудную минуту, бывает, и зажилишь деньги.

— Марта сама мне сказала, что с вами спала.

— Не может быть. Не верю.

— Сказала. Это были чуть ли не последние ее слова.

— Вот не думал, — мрачно сказал он.

— Чего?

— Что у вас с ней любовь. Еще раз попался на лжи, Вы ей не верьте. Она рассердилась потому, что вы уехали со мной.

— Или потому, что я вас увез.

В темноте что-то заскреблось — это кошка нашла бутерброд.

— Тут очень похоже на джунгли. Вы будете чувствовать себя как дома.

Я услышал, как он отпил из бутылки, а потом сказал:

— Старик, я никогда в жизни не был в джунглях, если не считать зоологического сада в Калькутте.

— Значит, и в Бирме вы не были?

— Нет, там я был. Точнее, рядом. Всего в пятидесяти милях от границы. В Имфале — старшим по приему артистов, приезжавших выступать в войсках. Ну, не самым старшим. Один раз к нам приезжал Ноэль Коуард, — добавил он с гордостью и даже с некоторым облегчением: наконец он нашел что-то, чем можно похвастаться, не солгав.

— Ну, и как вы друг другу понравились?

— Признаться, мне не пришлось с ним поговорить, — сказал Джонс.

— Но в армии вы были?

— Нет. Меня забраковали. Плоскостопие. Но узнав, что я был администратором кинотеатра в Шиллонге, дали мне эту должность. Я носил военное обмундирование, но без знаков различия. Состоял для связи с ЭНСС [ассоциация по организации досуга войск], — добавил он с оттенком непонятной гордости.

Я осветил фонариком ряды серых могил.

— Так какого же черта мы здесь? — сказал я.

— Я чересчур расхвастался, а?

— Вы влипли в скверную историю. Вам не страшно?

— Я как пожарный на первом пожаре.