Большая часть старой профессуры определяла предмет политической экономии как науку о хозяйстве. А. Мануйлов, например, в своем курсе лекций писал, что «современная политическая экономия прежде всего теория стихийного народного хозяйства»[61]. Аналогичная трактовка предмета политической экономии встречается и в работах некоторых экономистов более позднего периода.

В первые годы после революции экономисты считали, что политическая экономия нужна там, где сущность и видимость экономических явлений не совпадают, где господствует товарный фетишизм. Так, А. Кон писал: «Производственные отношения организованных обществ ясны до прозрачности. Принцип управления производством и распределением продуктов лежит здесь на поверхности явлений. Он виден и понятен всем и каждому. В меновых же обществах регулирование общественного производства осуществляется помимо воли и сознания отдельных людей, стихийным образом[62].

Экономическая наука, изучающая организованные общества, неизбежно носит историко-описательный характер, наука же, изучающая производственные отношения меновых обществ, является теоретической наукой.

«Политической экономией мы называем теоретическую экономическую науку, то есть науку о производственных отношениях только меновых обществ»[63].

Отсюда делался вывод: политическая экономия должна изучать лишь капиталистический способ производства. Что же касается социалистического способа производства, то здесь производственные отношения «ясные» и «прозрачные», «стираются» объективные экономические законы и нет товарного фетишизма, а, следовательно, нет и объекта научного, теоретического исследования. Чтобы «обосновать» ограниченность политической экономии, привлекались отдельные положения классиков марксизма-ленинизма, которые получали неверное толкование. В частности, доказывая, что политическая экономия изучает только капиталистический способ производства, многие экономисты в качестве «аргумента» приводили выдержки из работ К. Маркса и Ф. Энгельса. Так, нередко упоминалось то место, где говорится, что политэкономия «имеет дело с историческим, то есть постоянно изменяющимся материалом…»[64].

Одной из причин отрицания политической экономии социализма, по нашему мнению, послужила идеалистическая идея неокантианцев о якобы несовместимости объективного закона и сознательно поставленной цели, о полной тождественности объективности экономических законов вообще со стихийностью их действия. Идеи неокантианства проповедовали М. Туган-Барановский, П. Струве, С. Булгаков, В. Зомбарт и Р. Гильфердинг. Следуя по стопам Р. Гильфердинга, Н. Бухарин заимствовал у него эту концепцию и стал, пожалуй, одним из наиболее активных ее пропагандистов. Книги и статьи Н. Бухарина, в которых он последовательно проповедовал идею ограниченности политической экономии рамками капиталистического способа производства, в тот период имели весьма широкое распространение.

В работе «Политическая экономия рантье» Н. Бухарин настойчиво утверждал, что политическая экономия как наука может иметь своим объектом исключительно товарно-капиталистическое общество. Более подробно эти взгляды он «обосновывает» в работе «Экономика переходного периода», где весьма категорически утверждает, что «конец капиталистически-товарного общества будет концом и политической экономии».