— Да, Ваше Императорское величество! — Воскликнул Победоносцев, рухнув на колени.

— Хватить юродствовать. Я это не люблю. По делам их узнаете! Все. Свободны. У меня еще много дел на сегодня.

Константин Петрович часто закивал. Потом не по-старчески бодро вскочил и направился к двери.

— Папка.

— Что-что? — нервно переспросил он, остановившись и обернувшись.

— Папку возьмите. Почитайте, с какими мерзавцами вы связались. Вас они оговаривали так самозабвенно, что я понял — вы не так уж и глубоко завязли в заговоре. Иначе бы они нашли кого-то другого в качестве козла отпущения.

Победоносцев кивнул. Забрал папку. И поспешно вышел из кабинета. Нет. Вылетел. На этом аудиенция закончилась. Император вернулся к делам. А уже на следующий день — 1 мая — состоялось заседание Сената.

Николай Александрович не желал затягивать дело с заговорщиками. Просто опасаясь, что определенная нестабильность в обществе, связанная с провалом дворцового переворота, может вылиться во что-то большее. Поэтому, 27 апреля он издал указ, который повелел напечатать во всех газетах России. И уже 1 мая собрал суд — сразу Сенат, чтобы некуда было подавать апелляцию, ибо выше него только монарх.

Указ был встречен населением Империи неоднозначно. Кто-то ликовал. Кто-то ругался. Безразлично на его не отреагировал никто.

В своей сущности этот указ в немалой степени подражал знаменитой 58-ой статье в Уголовном кодексе СССР до Хрущевской эпохи. Только «контрреволюция» избавилась от совершенно неуместной приставки. Так что теперь под эту статью подпадало всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти Империи или Императора.

Именно этот указ вводил такие понятия как «измена Родине», «террористический акт», «государственная тайна», «шпионаж», «саботаж», «хищения имперской собственности» и так далее. И наказания — одно другого краше. Кровожадным наш герой не был, поэтому смертную казнь указывал лишь как крайнюю меру. Остальных ждали каторжные работы разной продолжительности и конфискация имущества. Ну и разные детали, усиливающие наказание. Например, запрет на встречи, передачу посылок и переписку на весь срок каторжных работ.

Иными словами, указ сводился к тому, что у Императора нельзя воровать, его власть нельзя оспаривать и уж тем более, против него нельзя восставать. Точнее можно, но наказание за это будет самое суровое. Куда там ссылки! Например, Владимир Ульянов за свои художества в 1897 году не в Шушенское должен будет поехать на три года, подлечиться на парном молоке и свежем воздухе, а на каменоломни отправиться лет на двадцать пять без права переписки. Да с конфискацией всего имущества семьи. То есть, лишив свою мать, брата и сестер средств к существованию. Сурово? Может быть. Но иметь дело с психами-идеалистами и прочими мерзавцами Император не хотел. Пускай их лучше родственники сами по чуланам душат. Да и промышленников, снабжающих деньгами этих деятелей, тоже требовалось предостеречь от глупостей.

По большому счету простого народа этот указ касался мало. Прежде всего из-за четко обозначенных критериев и «порогов вхождения». А вот всякого рода революционеров и промышленников с чиновниками — очень даже трогал. Поставил царю пушку бракованную — саботажник. Принял такую на баланс — изменник. Все просто, очевидно и доходчиво. Оставалось только сделать так, чтобы этот закон начал работать…