– А ты не очень-то любишь фей, а, Нянюшка? – с улыбкой спросила Цирцея. – И тут мне не в чем тебя винить. Если тебя это хоть немного утешит, лично я не вижу в тебе ничего фейского. Для меня ты ведьма, и всегда была ею.

– Спасибо, дорогая. Твои сестры тоже сказали однажды нам с Малефисентой нечто похожее. Что-то в том смысле, что мы обе родились феями, но натура у нас ведьмовская. И я готова согласиться, что они правы.

Цирцея задумалась над ее словами:

– Что ж, если рассудить здраво, то для феи стать ведьмой ничуть не сложнее, чем для человека, если только она способна к нужной разновидности магии. Но в тебе, мне кажется, скрыто нечто большее. Я вижу это в твоем сердце. В тебе нет этой чрезмерной чувствительности, которая делает фей такими обидчивыми и уязвимыми.

– Вот уж верно! Благодарю тебя, моя дорогая, но...

Договорить Нянюшка не успела: ее прервал громкий стук в парадную дверь замка, от которого они обе даже подскочили на месте. Сердце Нянюшки упало. Она чувствовала, что еще не готова встретиться с Малефисентой лицом к лицу.

Цирцея ободряюще стиснула Нянюшкину ладонь, напоминая ей, что она здесь, рядом, и не даст ее в обиду. Как же Нянюшке хотелось сейчас, чтобы Цирцея была с ней всегда! Какое это, наверное, великое счастье, когда рядом с тобой молодая, но такая могущественная ведьма, стремящаяся только к добру! Ведьма с открытым сердцем, лишенная всякой нетерпимости, которая так глубоко проникла в души фей. Нянюшка внутренне готовилась столкнуться с яростью Малефисенты, но понимала, что пока еще нуждается в передышке. Так тяжело ей было принять осуждение... Быть может, если Малефисента увидит Цирцею, она сумеет заглянуть в ее душу и увидеть Нянюшку ее глазами. И тогда, ощутив всю меру любви Цирцеи к Нянюшке, она, может статься, не будет судить ее так строго – ее, старуху, только сейчас вспомнившую, кто она есть на самом деле.

В гостиную быстрым шагом вошел Хадсон – бледный, мрачный и явно очень взволнованный.

– Хадсон, что случилось? Кто там пришел? – спросила Нянюшка.

– Это гонец от королевы Белоснежки, госпожа. Ее паж. Он доставил послание.

«Ради всего святого, что есть в этом мире, а Белоснежке-то что может от нас понадобиться?» – в недоумении подумала Нянюшка.

Хадсон замешкался, неловко переминаясь с ноги на ногу:

– Госпожа, и еще паж сказал, что это послание от королевы Белоснежки и ее матери. – У Хадсона не было привычки задавать вопросы, особенно касающиеся королевских особ, но на этот раз он никак не смог удержаться: – Госпожа, неужели королева Белоснежка утратила разум? Ведь о кончине старой королевы известно всем и каждому. Умоляю вас, простите мне мою дерзость, но...

– Дорогой мой Хадсон, тебе совершенно не о чем беспокоиться. Уверяю тебя, королева Белоснежка по-прежнему пребывает в полном здравии, и рассудок ее ясен, – твердо заявила Нянюшка.

– Да, госпожа, – нервно кивнул дворецкий. Судя по всему, новость о том, что недоброй славы королева Гримхильда все еще существует где-то в этом мире, отнюдь не прибавила ему спокойствия.

– С тех пор как старая королева умерла, ее нрав сильно изменился, Хадсон, так что причин для беспокойства нет, – еще раз заверила Нянюшка дворецкого, который теперь таращился на нее с немым восхищением. Нянюшка уже постепенно начинала привыкать к таким взглядам, когда ей удавалось в точности прочесть чужие мысли. – А сейчас я прочту послание, Хадсон, если ты не возражаешь, – сказала она с легкой улыбкой.