— Ладно, сейчас настучу приходный ордер, — секретарь вышел. Стучать. То есть печатать на машинке.

— И о чем вы, Михаил Владленович, говорили с Каддафи?

Аудиенция с Каддафи, проходившая в его шатре, длилась три часа. Невероятно долго по любым меркам — ведь я не президент, не генсек, не король.

— О жизни, товарищ посланник, о жизни.

— А подробнее?

— О перспективах ливийско-советского сотрудничества. Муаммар попросил, чтобы я довел до сведения руководства желание Ливии, чтобы присылаемые инструкторы исповедовали ислам.

— И вы, конечно, доведете?

— Конечно, — сказал я.

— Каким образом?

— Леониду Ильичу скажу. И Юрию Владимировичу.

— Вот так прямо и скажете?

— Прямо и скажу.

— Это хорошо, — заметил Антон Иванович. Видно, не поверил. Вот потому он и посланник, а не посол: не верит людям. Своим, советским людям — не верит!

Тут вернулся секретарь с бумажкой.

Я её, бумажку, прочитал, перечитал и протянул посланнику:

— Нужна ваша подпись!

— Ну, Михаил, это уже ни в какие ворота не лезет! Такие бумаги подписывать мне не по чину.

— Как скажете, — я забрал пистолет и пошел к двери.

— Вы куда?

— Оставлю пистолет у Муаммара. Вы правильно сказали, в Союзе мне пистолет ни к чему. Возьму его у полковника, когда вернусь.

— Вернетесь?

— Есть такие планы, — нарочито загадочно сказал я.

— Погодите, погодите, — Майков расписался на бумаге. — Когда ещё вернетесь, а пистолет…

Ясно, что он просто не хочет, чтобы Каддафи услышал о том, как его подарок не пускают в Советский Союз.

Я вернул оружие на стол и пошёл к себе. В гостевую комнату посольства. Отдыхать.

Да, я устал. Как никогда прежде. Но ничего. Вернусь в Сосновку, и у меня будет целых две недели до Билля. Это немало.

В гостевой комнате стоял трельяж, простенький, зеркала уже потускнели, но всё же, всё же. Я, выйдя из душа, осмотрел себя критически и особых изъянов не нашел. Подсушился немного, килограммчик потерял, не больше. Хорошее питание, ежедневные физические упражнения помогли сохраниться. В целом.

В частности же — покажет обследование. Но это уже в Чернозёмске.

Я надел приличествующий орденоносцу костюм и прошел в ленинскую комнату.

В ней, как водится, стену украшал портрет Владимира Ильича, в углу стоял шкаф с собранием ленинских сочинений, Большой Советской Энциклопедией, трудами Леонида Ильича и четырехтомником Ушакова.

Но главное — подшивки газет. «Правда», «Известия», «Комсомолка». Почти свежие, в посольство они попадают с опозданием на день.

Начал я, понятно, с «Правды». На первой полосе Леонид Ильич упоминался шесть раз, и Юрий Владимирович — тоже шесть. Это во вчерашней, позавчерашней и вторничной. Косыгин — один, один и два раза.

Не случайные числа, в «Правде» случайностей не бывает. «Правда» сродни аптекарским весам, и по тому, кто и сколько раз упоминается на первой полосе, можно судить о его месте в обществе. Не за день, конечно. За месяц, за год. Есть такая метода в ЦРУ, мне так рассказывал знающий человек.

Судя по всему, сейчас наблюдается равновесие. Надолго ли?

О завершении турнира — большой материал в «Комсомолке». Корреспондент пишет в выражениях, что можно подумать, будто он, корреспондент, самолично присутствовал на нём. Так, верно, большинство читателей и думает.