И вдруг все присутствующие – не только мои солдаты, но и новобранцы и их командиры – начали все вместе кричать: «Vive l’Empereur!»[34] Я снял треуголку, чуть поклонился, подождал немного, пока затихнут крики, и продолжил:

– Братья! Все из вас, кого призвали в армию во время этой никому не нужной войны, могут вернуться по домам. А кто захочет, может присоединиться к моей добровольческой армии и вместе с ней двинуться на Париж. Мы хотим мира и процветания как для французского народа, так и для народа Эльзаса и Лотарингии.

Люди, до того кричавшие и аплодировавшие, вдруг подозрительно затихли, а я, после небольшой паузы, продолжал:

– Да-да, вы не ослышались: Эльзас и немецкая Лотарингия получат по окончании нашего похода независимость, при условии равноправия франкоязычных граждан и получения ими образования на французском языке. А мы позаботимся об инвалидах и семьях погибших, будь то в России либо на лотарингской и французской земле. Точно так же и ветераны будут получать пенсию по выслуге лет, где бы они ни жили.

Вскоре мне, точно так же, как и сегодня, принесли ключи от города, а гарнизон без единого выстрела полностью перешел на мою сторону. Но, как говорится, «un peu de fiel gâte beaucoup de miel»[35]. И этой желчью оказался визит двух делегаций.

Первая, от франкоязычных граждан города, пропорция которых, как мне рассказывали, составляла не менее двух третей, попросила меня оставить Мец в составе Французской империи.

И вторая, от немецкоязычных жителей Меца и густонаселенных германоязычных земель к северу и востоку от города, желала совершенно противоположного.

Если бы не мои договоренности с Пруссией, я бы согласился с первыми. Но, согласно договору, земли Трех Епископств должны быть поделены между новосозданной Республикой Эльзас – Северная Лотарингия и Французской империей. Причем немецкоязычные территории передавались новому государству безо всяких переговоров. Слово свое я привык держать. Значит, придется чем-нибудь поступиться из земель, где германцы в меньшинстве, но где их немало, а из трех епископств только Мец является хотя бы частично немецкоязычным. Так что придется, наверное, все же отдать Мец под гарантии неразмещения там сколь-либо крупного воинского контингента, а Туль и Верден оставить себе. Будем надеяться, что Пруссия не станет особо возражать против такого раздела этих территорий.

Так что, когда один из верденской делегации, поклонившись, спросил о принадлежности городка в будущем, я с чистым сердцем ответил, что их город останется французским. И все было бы хорошо, если бы не ночной визит Дешо в выделенные мне покои в Пренсери, древней княжеской резиденции города.

– Мой император, к вам прибыл некто, отрекомендовавшийся бароном Соломоном де Ротшильдом. Он просит принять его как можно скорее. Якобы у него к вам очень важное дело.

Моим первым желанием было передать ему, что я хочу выспаться – и чтобы этот посланник семейства банкиров-кровопийц подождал встречи со мной до утра. Но, чуть подумав, я кивнул и сказал своему секретарю:

– Мой дорогой