Лишь когда появилась Марта, кончилось одиночество.

— Сюда давай, — велел Тарасов и, быстро оглянувшись по сторонам, вдруг толкнул Данилова в раненую руку.

Данилов чуть не упал от боли, в голове что-то взорвалось, ударило по глазам, и в руке, кажется, лопнуло. Тарасов рванул его за отворот дубленки, проталкивая в узкий лаз заколоченного черного хода. Пахло старой штукатуркой, сырыми стенами, промерзшим бетоном. Тарасов лихо выудил из-за пояса пистолет.

Сквозь боль в голове Данилов вдруг подумал, что он, наверное, очень гордится собой.

— На самый верх, — скомандовал Тарасов. — Сегодня ты научишься летать. А если не научишься, разобьешься.

— Как ты догадался, что я приеду? — спросил Данилов хрипло.

— Ну-у, — протянул «друг детства», — не настолько же ты тупой! Я знал, что в конце концов ты все поймешь, не можешь не понять! И знал, что поедешь выяснять отношения. Твои родители сегодня вечером улетают в Париж. Где еще я могу быть? Конечно, у них! Я и машину поставил так, чтобы ты сразу увидел. Ловко?

— Очень, — согласился Данилов. Под ногами хрустел песок и поднималась многолетняя пыль. На ступеньках кое-где был навален мусор, и Данилов переступал через него. — А мои родители? Если ты меня сейчас убьешь, у тебя не будет никакого алиби. Они скажут, что ты как раз в это время уходил из квартиры.

— Да не заботься ты обо мне, — весело заявил Тарасов и ткнул его в спину пистолетом, — все в порядке с моим алиби! Я все время смотрел в окно и, когда увидел, что ты подъехал, сказал Светлане Сергеевне, что пойду за сигаретами. Тебя ведь не сразу опознают. Документы я у тебя заберу. Пока проваландаются, родители твои уже и в Париж отбудут. А время я вперед перевел. Во всей квартире. Михаил Петрович, сам знаешь, на часы никогда не смотрит, а у Светланы Сергеевны я специально время спросил, когда за сигаретами пошел. И еще спрошу, когда вернусь. Потом я стрелки назад переведу, только и всего.

Данилов посмотрел вверх. Идти осталось совсем немного. Один пролет — и решетка последнего этажа.

— Направо! И без фокусов, Данилов! Ты ведь уже покойник. «Отче наш» знаешь? Читай.

За облезлой коричневой дверью с предусмотрительно снятой поперечной балкой было значительно холоднее, и свет здесь был другой. Не размытый серыми подъездными стеклами, а ясный, уличный. Снег залетал в выставленное окно, бесшумно падал на скрещенные доски.

«Как высоко», — подумал Данилов.

— Ну что, — все так же весело спросил Тарасов, — прочел молитву? Давай покурим, что ли! Знаешь, мне как-то даже жалко, все-таки ты мой друг, в один горшок писали! И не верится — неужели сейчас я от тебя освобожусь, а? Навсегда! На всю оставшуюся жизнь! Ты там будешь лежать, — и он показал пистолетом вниз, в узкий, как шахта, колодец двора, — мордой в помойке, с переломанной спиной, с вывернутой шеей, тебя ведь и узнают-то не сразу, а я пойду чай допивать и вечером в Рим улечу и вздохну наконец всей грудью!..

— Зачем? — спросил Данилов и медленно полез в карман за сигаретами.

Тарасов следил за ним очень внимательно, даже пистолет у него в руке напрягся.