Более того, иногда обычай использовать только одно Евангелие был сопряжен с опасной нетерпимостью. Некоторые иудео–христиане пользовались каким‑то евангелием собственного сочинения, но многие предпочитали Евангелие от Матфея, ибо оно призывает соблюдать каждую йоту и каждую черту Закона (Мф 5:18). Очевидно, это делалось в противовес языкохристианам, которые использовали другие тексты, чтобы оправдать несоблюдение Закона. Гностические толкования на Евангелие от Иоанна появились рано, ибо оно могло оправдать гностическое неприятие мира[32]. Таким образом, концентрация только на одном Евангелии подчас служила интересам богословия, впоследствии отвергнутого многими христианами. В противовес «большая церковь» установила обычай читать более одного Евангелия[33]. После 150 года признание четырех Евангелий все более росло. Татиан попытался найти компромисс между одним и четырьмя, создав из четырех Евангелий одну гармонизированную версию (Диатессарон). В течение нескольких столетий этот компромисс признавался сироязычными церквами Востока (но не Греческими и Латинскими церквами). Ириней на Западе и Ориген на Востоке помогли укорениться мнению, что четыре отдельных Евангелия — воля Божия о церкви.

Маркион (около 100–160 года)[34] сыграл своеобразную роль катализатора в формировании новозаветного канона. Воспитанный в христианстве (возможно, даже сын епископа), этот блестящий богослов приехал с Востока в Рим около 140 года. Он провозгласил, что ветхозаветный Творец — лишь демиург («бог века сего» 2 Кор 4:4; КП), знающий только строгую справедливость. Иисуса же в человеческом образе послал в мир «иной», «чужой» Бог, — Бог всевышний и любящий[35]. С учетом все большего дистанцирования христиан от Закона, культа и синагоги (см. Павловы послания, Евр, Ин), полное отвержение Маркионом иудейского наследия неудивительно. Все же пресвитеры Римской церкви осудили его как ересь (около 144 года). После этого Маркион основал собственную церковь со своей структурой, и она просуществовала около трех столетий.

Подтверждение своей концепции Маркион находил у Павла, который, по его мнению, полностью отвергал Закон (и ВЗ). Он создал свой канон христианских писаний, подобрав их таким образом, чтобы они работали на его тезис: Евангелие от Луки (euaggelion; без Лк 1–2) и десяти Павловых посланий (apostolikon; без Пастырских посланий)[36]. Реакция на Маркионово неприятие ВЗ повлияла на последующее решение «большой церкви» сохранить ВЗ как слово Божие для христиан. Оппозиция усеченному маркионовому канону была также одним из факторов[37], подтолкнувших церковь к более широкому euaggelion (четыре Евангелия, а не только Лк) и более широкому apostolikon (как минимум 13 писем Павла, а не 10). Как расширение apostolikon можно рассматривать и признание Деяний (второй части двухтомника Луки). С их рассказом о деятельности Петра, старшего из двенадцати спутников Иисуса, предваряющим рассказ о Павле, Деяния естественно было поместить между собранием четырех Евангелий (повествующих об Иисусе) и отобранными письмами Павла. То же стремление подчеркивать роль Двенадцати, видимо, объясняет включение 1 Петр и 1 Ин. Как бы то ни было, около 200 года (плюс–минус несколько десятилетий) признание 20 книг