— О сударь, нет, это уже чересчур. И разве вы не находите, что так стоять на виду, перед всеми этими драгунами… Это немножко, прошу извинить за смелость, немножко… Как бы это выразиться? Немножко…
— Не будьте таким подозрительным, мой милый Лебрен. В древнее время королевами турниров бывали самые знатные дамы, а под конец они даже целовали победителя.
— Оно, положим, так, но они уж были привычны к этому, а моя дочь… Видите ли, девочке восемнадцать лет, и она воспитана совсем по-буржуазному.
— Успокойтесь, я ни одной минуты не думал о том, чтобы ваша дочь целовала победителя состязаний.
— Как вы добры, сударь! И если вы настолько снисходительны, что позволите моей дочери не целовать…
— Но это само собой разумеется! Какое тут может быть позволение? Я счастлив уже тем, что вы и ваше семейство принимаете мое приглашение.
— О сударь, это мы должны принять за честь, за высокую честь, что вы нас приглашаете. Я вижу отлично, что вы желаете нас осчастливить.
— Что поделаешь, мой милый! Бывает так, что люди сразу придутся по душе. И потом вы оказались таким честным человеком относительно моего заказа…
— По совести, сударь!
— …что я сейчас же сказал себе: «Чудесный, должно быть, человек, этот добряк Лебрен! Хотелось бы мне оказать ему маленькую любезность или даже услугу».
— Ах, сударь, я не знаю, куда мне деваться от смущения!
— Послушайте, вы сейчас говорили мне, что ваши дела идут неважно. Хотите, я уплачу вам вперед за весь заказ? Не стесняйтесь, говорите откровенно. Сумма порядочная! Я вам дам чек на моего банкира.
— Уверяю вас, сударь, что мне не нужен аванс.
— Но времена теперь тяжелые. Вот то время, когда жили эти господа, было славным, добрым временем, — прибавил граф, показывая на висевшие на стенах портреты.
— В самом деле, сударь?
— И как знать? Быть может, это доброе старое время еще вернется.
— В самом деле? Вы так думаете?
— В другой раз мы поговорим о политике. Вы интересуетесь политикой?
— Где уж нам, торговцам…
— Ах, мой милый, вы сами точно родились в то доброе старое время! Вы тысячу раз правы, не занимаясь политикой. В то старое время, о котором я говорил, никто не рассуждал. Король, духовенство и аристократия приказывали, а народ повиновался без возражения.
— Черт возьми! Да, это было очень просто и удобно, сударь! Если я верно вас понял, король, священники и вельможи говорили: «Делайте так!» — и народ делал?
— Вот именно.
— «Платите!» — и народ платил?
— Конечно.
— «Ступайте туда-то!» — и они шли?
— Ну да, именно.
— Совсем как на учении: направо, налево кругом, марш! Стой! Не надо было даже трудиться желать того или другого: король, вельможи и духовенство избавляли нас от этого труда, желая за нас… И такой-то порядок вещей изменили! Безвозвратно изменили!
— Не надо отчаиваться, мой милый Лебрен.
— Да услышит вас Бог! — произнес торговец, вставая и кланяясь. — Мое почтение, сударь!
— Итак, до воскресенья на карусели, мой милый. Вы придете всей семьей. Это решено?.
— Непременно, сударь, непременно. Моя дочь не пропустит такой праздник… Тем более что она будет королевой… королевой…