Норгаузен внимательно досмотрел, как я выписываю: «Посему прошу назначить пенсион матери латника, помянутого выше, геройски погибшего при исполнении Вашего приказа». Куртуазную концовку менять я не стал. Подождав, пока просохнут чернила, комендант еще раз скрупулезно оценил творение моих рук:

– Да, хорошо написано.

Он свернул пергамент и, капнув на свиток воском, оттиснул печать с орлиной головой и тремя гонтами.

– На вот. – Он протянул мне динарий. – Позолотите у себя в Ройхенбахе шпоры святому Георгию.

«В Ройхенбахе, говоришь? – подумал я. – Ну-ну».

До назначенного мною времени оставалось еще полдня. Как я и предполагал, в ройхенбахском гарнизоне, как и в любом подобном подразделении, нашлось немало работы для всепобеждающего слова пастыря Божия. К вечеру я уже спокойно мог писать путеводитель по замку и, уж во всяком случае, провести по нему одну-единственную экскурсию.

Когда начало смеркаться, я покинул гостеприимный кров Ройхенбахской цитадели и, меланхолично перебирая четки, засеменил в сторону поселка. Дождавшись, когда замок скроется из виду, я быстро огляделся вокруг и, подобрав полы сутаны, резво сиганул в придорожные кусты. В лесу было уже совсем темно. Спотыкаясь о невидимые корни и цепляясь своим нелепым одеянием за все окрестные кусты, я направился к условленному месту, где была сосредоточена группа захвата.

– Капитан вызывает Лиса!.. Твою же мать!.. – выругался я, натыкаясь лицом на какую-то ветку.

– Ну?.. – как-то недружелюбно отозвался мой напарник.

– Прости, Сережа, это я не тебе. Вы там где?

– Мы тут-здесь. А что?

– Ничего. Я к вам иду.

– Хорошо, я предупрежу местных комаров, что десерт уже на подходе.

– Рейнар, я вижу, у тебя хорошее настроение.

– Еще бы. Мы тебя ждем здесь уже около часа. Если бы ты еще полчаса поиграл в военного капеллана, то обнаружил бы здесь пару сотен этих убитых гестаповцев и наши обглоданные в неравном бою скелеты. Кстати, о скелетах. У тебя там волки воют?

Я прислушался. Действительно, где-то вдалеке раздавался голодный волчий вой.

– Воют.

– То-то же. И у нас воют. Я это к тому, что пора бы начинать.

– Ладно, включи маяк, чтобы я тут не блуждал в потемках.

– Нет проблем.

У меня в мозгу забибикал характерный сигнал маяка. В течение следующих двадцати минут я занимался классической «охотой на Лиса». Наконец сигнал стал совсем близким, я остановился и прислушался. Лес молчал. Лис тоже.

– Рейнар, если ты думаешь, что твоя фамилия Мак-Лауд, то ты глубоко не прав. Вылезай! Эффектное появление оставь для другого случая.

Сбоку послышалось обиженное сопение:

– Ну вот, уже и поиграться нельзя!

До старицы добрались быстро. На ее берегу был наспех сооружен шалаш, рядом с которым горел партизанский костер. Над шалашом клубилось серое облако изрядных размеров.

– У-у, лютваффе!

– По-моему, это слово звучит как-то по-другому.

– Не пори чушь! Лютваффе – от слова «лютый».

Из шалаша появилось нечто, способное при плохом освещении запросто сойти за привидение. Приглядевшись, я с удивлением распознал в этом создании маркизу, с головы до пят закутанную в парусину. Роба, снятая, по-видимому, с самого щуплого матроса «Святого Николая», была настолько велика нашей прелестной спутнице, что ее парусность достигала критической величины. Порывами ветра леди Джейн то и дело кренило набок.