– О, простите! – выкрикнула Кристина, расталкивая их.

– Это вы нас простите, – сказала одна из женщин, давая ей дорогу, – нам не стоило вставать так близко к двери.

– Нет-нет, это моя вина. – Кристина побежала к дальней кабинке, чтобы создать для себя хотя бы какую-то иллюзию уединения, раз уж эти дамы выбрали женский туалет для своего собрания. Захлопнув дверь, она торопливо повесила сумку на крючок на двери кабинки, а затем стянула трусики и с облегчением опустилась на сиденье унитаза.

Женщины снаружи продолжали беседу как ни в чем не бывало:

– Скажите Рите, что там присутствуют мать и отец Гейл. Они сидят в первом ряду справа, с краю, – сказала одна из них.

– Она знает, – ответила другая.

– Как их зовут, кстати, напомни?

– Джон и Хильда Робинбрайт.

– Хильда? Серьезно?

– Да, ладно, пойдемте, – произнесла третья, и Кристина услышала, как женщины, стуча каблучками, выходят из туалета и закрывают дверь. Наконец она была одна.

Кристина расслабилась на сиденье унитаза, ей не хотелось выходить отсюда, потому что было очень приятно наконец присесть. Она взглянула на свои щиколотки, все такие же отекшие, и подняла ноги кверху, чтобы дать им отдохнуть, и в этот момент услышала, как дверь туалета с грохотом открывается, кто-то влетает внутрь, стуча каблучками, и начинает громко рыдать.

– Какой же ублюдок! – плакала какая-то женщина, выкрикивая отрывистые фразы между рыданиями. – …и ведь хватает наглости… поистине у этого урода совести совсем нет…

– Успокойся, милая, успокойся, – отвечала ей другая женщина мягко, – все хорошо.

– Нет, не хорошо! Я сейчас пойду туда и дам ему по морде… стоять вот так перед всеми… такой весь из себя самодовольный… Всем нужно рассказать, какой он мерзавец и притворщик и как он обманывает свою жену!

Кристина продолжала держать ноги на весу, поэтому вошедшие не подозревали о том, что в кабинке кто-то есть. Ей было не очень-то легко, но слишком неловко было бы сейчас обнаружить себя. Судя по тому, что она услышала, кто-то имел отношения с женатым мужчиной. И ей не хотелось ставить в неловкое положение ни себя, ни ту, которая сейчас плакала.

– Милая, тебе нужно успокоиться и высморкаться. Нам надо вернуться туда. Люди могут заметить твое отсутствие.

– Так они же понимают, что я ее лучшая подруга… так что мне можно плакать… он не достоин того, чтобы говорить речи на ее панихиде! Он вообще был ее не достоин! Я знаю, она его действительно любила… но я ей говорила: «Он использует тебя, он никогда не уйдет от жены, никогда…»

Сидя в кабинке, Кристина не верила своим ушам.

«Ее панихида»? Так, значит, женщины говорили о Гейл! Это у Гейл была интрижка с женатым мужчиной – и этот женатый мужчина выступал с речью на панихиде.

Кристина вспомнила тех двух медсестер у дома Гейл – они говорили, что лучшей подругой Гейл была девушка со смешной кличкой. Видимо, эта самая Динк и рыдала сейчас в женском туалете.

– Так несправедливо, что она умерла именно сейчас… когда собиралась бросить его… она даже пыталась встречаться с другими… она поняла, что я была права…

– Умойся и пойдем. Нам нужно вернуться. Постарайся успокоиться и держи себя в руках, Динк. Сделай это ради Гейл, она бы хотела, чтобы ты это сделала.