— А нет, — махнул он рукой. — Быстро дело слажу.

Кутаясь в платок, старуха следила за ним взглядом. Он шагал валкой походкой, ноги ставил твердо, будто прижимал их к земле. Держался прямо. Смотреть сзади — совсем молодой, не согнули его стужа и море.

Захарий скрылся за поворотом. Спустя некоторое время Марья Никитична услышала, как сухо и неохотно зачихал мотор. Завелся он не сразу, глох несколько раз, а потом заработал гулко, выхлопы его раздавались, как пушечные выстрелы: бух, бух, бух. Эхо подхватывало и разносило среди сопок звук, многократно повторяя его. Потом звук начал постепенно затихать — карбас все дальше уходил в море. И вот работу мотора почти совсем не стало слышно, только эхо, слабея, долго ещё повторялось среди скалистых утесов. «Свернул за мыс», — поняла Марья Никитична.

Старушка вздохнула — не хотелось идти в пустую избу. Взяла веник, принялась обметать снег с крыльца. Часа два назад прошла метель, запорошила всё пухлым мягким снегом. После метели окреп мороз, расчистилось небо.

Холод будто сгущал краски: море стало глянцево-черным, вода казалась тяжелой и вязкой; прозрачный, едва приметный туман клубился над ней. В черную гладь моря белым когтем врезался остроконечный мыс. На склонах сопок темнели пятна обдутых ветром камней.

Все шире разливаясь по небу, играло северное сияние, развертывалось искрящимися, переливающимися лентами, выбрасывало к зениту голубые, будто фосфоресцирующие, стрелы-лучи. При зыбком свете сияния причудливо колебались тени; очертания предметов теряли резкость, становились расплывчатыми. Призрачным, фантастическим делалось все вокруг.

За долгие годы жизни на Севере Марья Никитична не смогла привыкнуть к этой сказочной игре света, что-то недоброе чудилось ей всякий раз в зыбком сиянии. Закрадывалась в сердце тревога.

Марья Никитична смела снег с крыльца, поставила в сени веник. Подумала, что бы ещё сделать. Почистила бы дорожку, да старик будет ворчать — любит всё делать сам. Заботлив стал к ней с той поры, как выросли и разлетелись по белу свету их сыновья. Всё беспокоится, не простыла бы, не захворала. Знать, тяжело старику подумать, что останется он на краю земли один-одинешенек. А раньше-то и в море ходила с ним Марья Никитична, и по дому управлялась сама.

Время летело незаметно. Скоро уж должен был возвратиться Захарий. Марья Никитична принесла дров, затопила печь, заварила крепкий чай. Старик намерзнется, надо ему погреться. Жалко, нет спирта, в самый раз бы сейчас налить Захарию стопку.

Посмотрела на ходики. Уже больше трех часов хозяин в море, пора встречать его. Одевшись потеплей, спустилась с крыльца. Ночь стала ещё темнее. В поселке раздавался скрип шагов и позвякивание вёдер: кто-то шел за водой. Небо сияло холодным светом, переливались на нем зыбкие яркие, но безжизненные краски. Снег вокруг порозовел, на черной воде то разгорались, то меркли багровые блики.

Старику давно пора было уже вернуться, но, сколько ни вслушивалась Марья Никитична, ухо её не улавливало звука мотора.

Она пошла по тропинке к причалу, где стояли на приколе карбасы и бот. Возле причала особенно сильно гудел прибой. Каменные глыбы лежали здесь не только на берегу, но и в воде; волны даже в тихую погоду с шумом разбивались о них.