Первым упал Ромка, за ним – чуть поотставший Василий, Последним страшным усилием он еще заставил себя поднять голову и, лишь убедившись, что никто за ними не гонится, вновь задохнулся и лег щекой на пористое стекловидное покрытие.

Они долго лежали рядом и не могли произнести ни слова. Мерцание гигантских конструкций разливалось над ними, как северное сияние.

– Я же говорил, что это она… – всхлипнул Ромка и стукнул кулаком в пол.

Василий шевельнулся, сел. Осмотрел пистолет и, негромко ругнувшись, убрал в кобуру. С предохранителя надо снимать, когда стреляешь!

– Отец-мать живы? – угрюмо спросил он. Ромка молчал – видимо, собирался с силами.

– Живы… – глухо отозвался он наконец, – Шмотки делят..

– Это как?

– Ну… разводятся…

Василий покивал понимающе-скорбно, потом протянул широкую лапу и грубовато огладил колкое жнивье на Ромкином затылке.

– Ничего, Ром… Выкрутимся как-нибудь…

Несмотря на то что в отчаянном своем рывке они покрыли чуть ли не двести метров, путь до фосфоресцирующих громад оказался неблизким – как выяснилось, гладкий стеклистый пол скрадывал расстояние. Отупев от пережитого, они плелись молча, лишь изредка вздыхая и оглядываясь на сильно уменьшившуюся пятиэтажку. Если верить наручным часам Василия, дело шло к половине четвертого.

– Слушай, а ведь и впрямь светает… Они остановились и с неохотой запрокинули головы.

– Это колонны отсвечивают… – сердито буркнул Ромка.

От основания ближайшей опоры их отделяло уже не более пятидесяти метров. Огромная, как небоскреб или телебашня, вся изрезанная по вертикали канавами и расселинами, колонна возносилась, мерцая, к стеклистому потолку, в который и врастала на умопомрачительной для русского провинциала высоте.

И вовсе она была не круглой, как казалось издали. Если спилить ее под корень, то срез пня скорее всего имел бы форму амебы.

– Понастроили хренотени… – проворчал Василий. Ромка вздохнул и не ответил.

Они приблизились к самому подножию и вдруг, словно разом прозрев, остановились.

В бледно-золотистой отвесно взмывающей ввысь стене приблизительно на уровне человеческого роста были глубоко вырублены три огромные корявые буквы. Короткое матерное слово.

Молчание длилось не меньше минуты

– Так… – сипло выговорил наконец Василий. – Выходит, мы тут все-таки не первые…

Оба вздрогнули и посмотрели друг на друга, пораженные одной мыслью; а что же стало с тем, кто это выдолбил? Надпись осталась, а сам?

Голодно, странничек, голодно,

Голодно, родименькой, голодно!

Николай Некрасов

Василия мучили кошмары. Ему снилось, что он мечется, увертываясь, по своей разгромленной комнате, а за ним, раскинув руки неравной длины, ковыляет враскачку страшная безликая кукла. С кривоватого белесого плеча медленно соскальзывает гардина, сорванная и брошенная ей в голову Василием (Зачем? Она ведь и так слепая!), а он, выиграв очередную пару секунд, рвет дверцу шкафа и выдергивает ящики, точно зная, что где-то тут должен быть его пистолет.

Вновь увернувшись, он оборачивается и цепенеет от ужаса, в углу комнаты, грозно подбоченившись, стоит жена и, сводя брови, наблюдает за безобразной сценой.