– Ну, ты даешь! Молодец! У тебя просто талант. Ну-ка, иди ко мне на колени снова.

Он опять посадил меня верхом к себе на колени, я с любопытством смотрела, как он надел на член презерватив – не наш, советский, а какой-то индийский, со смазкой, влажный, – и вдруг уже совершенно без боли я насела на него – да как! – все глубже и глубже! Я вдруг ощутила, что он уходит в меня весь, что моя трубочка заглатывает его все дальше, дальше, дальше… О-о, девочки! Это было что-то абсолютно невообразимое! У меня закатились глаза, остановилось дыхание, но моя трубочка заглатывала его все глубже, он уже был, наверное, у меня в животе, я не знаю, я не отдавала себе отчета, я теряла рассудок от страха и блаженства, моя трубочка оказалась такой емкой, и каждой ее клеточкой я чувствовала этот замечательный, упруго-приятный предмет, пока наконец не заглотила его целиком. И тут Игорь Петрович стал снимать меня с этого предмета – медленно отводил меня руками от себя, выпрастывая свой член, и это скольжение-трение, это движение члена в обойме моей трубочки было еще чудеснее. Словно медленно вынимают из тебя твою истому, как будто шомполом вытягивается из тебя что-то… Моя трубочка обнимала его, обжимала, не желая выпускать, а он все уходил, уходил, выходил из меня совсем – нет! я не могла его выпустить! – я рванулась и села на него снова, вогнав его в себя до конца, и, обхватив Игоря Петровича руками за спину, судорожно сжала, не давая ему двинуться, держа его в себе целиком и тая, истекая дурманящей голову истомой.

Держать в себе его член и обжимать его мускулами своей трубочки, обжимать и расслаблять и снова обжимать было сказкой, блаженством, новой жизнью, но тут он вдруг опять иссяк – я почувствовала, как он задергался телом, а внутри меня сильное упругое вещество надавило на стенки трубочки, раздвигая ее.

Игорь Петрович кончил и вышел из меня, хотя я не хотела, не хотела его выпускать! Я держала его руками в обхват, не разжимая, но он все равно вышел и ушел в ванную снимать этот набрякший спермой презерватив, а я осталась в постели, бешеная от желания. Какая-то сила судорогой крутила мое тело, вздымала мне позвоночник, двигала моими ногами, и даже зубы мои скрипели от желания – мне хотелось броситься за ним в ванную и немедленно вставить его к себе обратно, потому что моя трубочка, моя матка, мой живот уже познали что-то сверхневероятное и требовали это еще, еще, еще! Мое тело дергалось, как будто он еще был во мне, но его не было, не было, а он был мне нужен, и потому, едва он вернулся из ванной и устало прилег рядом со мной, я вдруг набросилась на него, стала кусать ему грудь, шею, руки, я будто взбесилась. Игорь Петрович пробовал шутить, останавливать меня, но я уже не помнила себя и не управляла собой, я нырнула головой вниз, к его опавшему члену, и стала теребить его, дергать, вытягивать руками, требуя, чтобы он встал.

Игорь Петрович вскричал от боли и вдруг с силой ударил меня по лицу.

Я очнулась. На миг я увидела себя и его в этой темной комнате, в этой разметанной постели, но тут же новая волна бешенства ударила мне снизу в голову, я стала бить его кулаками по груди, а он прижал меня к себе, прижал, и тут… я разрыдалась. Я хотела его, а он уже не мог, но я ничего не могла поделать с бьющимся внутри неудовлетворенным желанием. И я ревела у него на груди и дергалась в конвульсиях, и тогда он сказал: