, включенного на полную мощность, так как я предпочитал пожертвовать крошками, нежели задохнуться или подавиться изюминками. Я не из тех, кто отказывается от привычек по любому незначительному поводу. Подкрепившись как следует, я уселся в кресло перед селенографом и, посматривая на глобус Луны, принялся не без приятности размышлять, зная, что никто не станет мне навязываться в советчики, потому что я не уведомил базу о том, что проснулся, и там, конечно, думали, что я еще сплю. Зеркальный феномен и нагая девица, несомненно, представляли собою две фазы в попытке установить, кто опустился, и, вероятно, удовлетворили того или то, что уготовило мне такой прием, ибо потом я уже мог лазить по Фламстиду, не подвергаясь ни нападению, ни искушению призраками. Капкан, который оказался миной, в этой картине сидел как бревно в глазу. С одной стороны, они прилагают столько усилий, дабы вызвать миражи на ничейной земле, действуя на расстоянии, как того требует ее неприкосновенность, а с другой – закапывают там мины-ловушки, что, вместе взятое, выглядело так, будто я оказался перед армией, вооруженной радарами дальнего обнаружения и палицами. Правда, мина могла остаться от прежних времен, а ни я и никто другой понятия не имели, что творилось на Луне за многие годы полной изоляции. Не разрешив загадки, я взялся за подготовку следующей разведки. Вполне исправный ЛЭМ 2 был детищем фирмы «Дженерал Телетроникс» и сильно отличался от бедняги, которого я так неожиданно потерял, поэтому, прежде чем стать им, я спустился в грузовой отсек, чтобы осмотреть его как следует. Это, насколько я понял, был силач из силачей, такие толстые у него были ноги и руки, соответственно – широкие плечи, тройной панцирь, глухо загудевший, когда я постучал по нему пальцем, а кроме визиров в шлеме у него было шесть дополнительных глаз на спине, на бедрах и на коленях. Чтобы общелкать конкурентов, запроектировавших первого ЛЭМа, «Дженерал Телетроникс» снабдила свою модель двумя системами специальных ракетных комплексов: кроме тормозных, отбрасываемых после посадки, у бронированного атлета были намертво закрепленные дюзы в пятках, под коленями и одна даже между ягодицами, что должно было – как значилось в инструкции, полной самовосхваления – обеспечивать равновесие и, кроме того, позволяло производить восьмидесяти– или сташестидесятиметровые прыжки. Вдобавок ко всему панцирь блестел, как чистая ртуть, чтобы с него соскальзывал луч любого светового лазера. Я в общих чертах помнил, сколь распрекрасен этот ЛЭМ, но не скажу, чтобы меня очаровал его осмотр, ибо чем больше визиров, глаз, индикаторов, дюз, вспомогательных приспособлений, тем большего внимания они требуют, а у меня, человека вполне стандартного, было не более конечностей и органов чувств, чем у любого другого. Вернувшись в кабину, я для пробы включился в этого дистантника, и встав им, а вернее, уже собой, на выпрямленные ноги, познакомился с его безобразно сложным управлением. Кнопка, позволяющая делать большие прыжки, имела форму средних размеров пряника, из которого выходили соответствующие провода, а взять его надлежало в рот. Как же в таком случае разговаривать с базой, ежели у тебя такая, с позволения сказать, кнопка во рту? Оказывается, эластичный пряничек можно было смять пальцами, как пластилин, и вложить за щеку, а достать и надкусить лишь в случае надобности. Однако, если положение было особенно напряженным, я мог, поясняла инструкция по использованию, все время держать кнопку между зубами, остерегаясь только того, чтобы не прикусить ее слишком сильно. О том, можно ли щелкать зубами в случае неожиданного возбуждения, там не было ни слова. Я полизал кнопочку. Вкус у нее был такой, что я сразу ее выплюнул. Сдается, хотя не присягну, на земном полигоне ее чем-то мазали, скорее всего апельсиновой или мятной зубной пастой. Выключив дистантника, я поднялся на более высокую орбиту и помчался вокруг Луны, чтобы нащупать цель номер ноль-ноль-два между Морем Пены и Морем Смита, уже в меру вежливо беседуя с земной базой. Я летел спокойно, как ублаготворенное дитя в коляске, пока что-то странное не начало твориться с селенографом. Прекрасный аппарат, пока он действует. Чтобы не возиться с настоящим глобусом Луны, его заменили трехмерным голографическим изображением – вся огромная Луна потихоньку вращалась у меня перед глазами на расстоянии метра, причем прекрасно были видны рельеф, границы секторов и названия их владельцев, так что одно за другим проплывали принятые во всем мире сокращения, которыми обозначаются автомобили: US, G, I, F, SU, S, N и так далее. Однако в один прекрасный момент что-то испортилось, секторы начали переливаться всеми цветами радуги, потом оспинки больших и малых кратеров помутнели, изображение задрожало, а когда я кинулся к регуляторам, восстановилось, но уже в виде девственно белого гладкого шара. Я менял резкость фокусировки, увеличивал и уменьшал контрастность с тем результатом, что спустя некоторое время Луна появилась, но вверх ногами, а потом исчезла вовсе, и никакой силой я уже не мог заставить селенограф действовать нормально. Я сообщил Вивичу и, естественно, услышал, что я что-то не так покрутил. После моего сакраментального, повторенного десяток раз утверждения, что «у меня серьезная проблема», ибо так говорится со времен Армстронга, спецы занялись моим голографом, на что у них ушло полдня. Вначале мне велено было подняться и выйти над Сферой Молчания для того, чтобы исключить помехообразующее влияние каких-то неведомых сил или волн, направленных на меня с Луны. Когда это не помогло, они принялись проверять все интегральные и не интегральные схемы в голографе непосредственно с Земли, я же тем временем приготовил себе второй завтрак, а потом и обед. Приготовить хороший омлет в невесомости затруднительно, потому я снял шлем и наушники, чтобы мое внимание не отвлекала перебранка информатиков и телетроников со специально созванным штабом профессоров. После долгих дебатов оказалось, что голограф