К комбату присоединился уполномоченный особого отдела Иванов. Вот только Иванов бегал от машины к машине, пригибаясь, при каждом выстреле вздрагивая и втягивая голову в плечи. Вдвоем они подняли батальон, для чего пришлось расстрелять одного крикуна и паникера.

И красноармейцы, среди которых был Спартак Котляревский, под прикрытием всего двух пулеметов (одного танкового, другого ручного) поперли по снежной целине в сторону леса, где засели белофинны. Перли, проваливаясь в сугробы по колено, а кое-где и по грудь. «Ура» никто не орал. Лишь глухо матерились под нос и высоко, как при переходе реки, поднимали над собой винтовки.

Понятно, финны эдакое счастье упустить не могли. Они, не спеша спасаться бегством, со своим чертовым северным хладнокровием принялись расстреливать, или лучше сказать, отстреливать бегущих к лесу людей. А поскольку многие партизанящие по лесам финны по довоенной профессии были охотники... В общем, мазали они редко.

Именно на этом коротком участке – когда прешь и не знаешь, что с тобой будет через шаг, но ничего изменить не можешь, а рядом падают, молча или захлебываясь криком, твои товарищи, – именно тогда Спартак испытал то, что древние греки называли катарсисом.

Детство и юность кончились как-то разом, а весь юношеский романтизьм остался в этом снегу. Вместе с каплями крови товарищей...

Тогда он добрался до леса живым, почему-то финские стрелки не положили на него глаз. Впрочем, стрелков этих, когда уцелевшие красноармейцы оказались под соснами, они так и не увидели – те ловко прятались среди деревьев: лесники из белофиннов были хоть куда. Правда, двое финнов все же угомонились под разлапистыми корнями – одного уложила наповал красноармейская пуля, другой был лишь ранен в ногу, но его прикончили свои же, перерезав горло знаменитым финским ножом.

Но с позиций сегодняшних дней сей поступок выглядел если не актом милосердия, то как минимум данью здравому смыслу. И вообще, у финнов можно было поучиться здравомыслию. Вот только грань между ним и циничной жестокостью была крайне расплывчата...

Дальнейшее не заняло и трех секунд. Спартак вдруг заметил шевеление среди толстых мшистых стволов, вскинул «Мосина», прицелился; финн в маскхалате тоже увидел Спартака, тоже вскинул винтовку, но Спартак успевал раньше.

И успел бы пустить пулю в противника. Если бы не треклятый «Мосин». Смазка замерзла, что на морозе происходило сплошь и рядом, и «Мосин» дал осечку. Зато со стороны финского дуэлянта послышался звонкий щелчок, показалось облачко сизого дыма – и Спартака что-то больно ударило в левое плечо. Его развернуло, бросило спиной в снег, и вся левая половина тела тут же онемела...

В общем, он валялся на снегу, смотрел в высокое небо, совсем как князь Андрей, и ждал ее. В смысле смерть...

Однако ж – на тот раз повезло, пронесло и миновало. Как раз потеплело до минус тридцати, товарищи ушли в глубь леса, преследуя белофиннов, но в арьергарде оказались санитары – они-то и потащили Спартака обратно к колонне.

Вот, собственно, и вся война Спартака Котляревского. Его, так сказать, героический путь. Обстрелян, наблукался по морозу и снегам, бесславно ранен, обморозился – и вернулся.