— Ночью не пойду, — предупредил он. — Да и не выпустят из гавани. Отправимся утром.

Федор же недвусмысленно пояснил, что его никто не должен видеть до самого отплытия.

— Я спрячу тебя в трюм, — ответил владелец зерновоза. — Полезай прямо сейчас. За оставшимися мешками тебя никто не увидит.

— Сколько плыть до Карфагена? — спросил Чайка, бросив взгляд на едва различимые во мраке волны.

— Так, чтобы не перехватили, дней семь, — сообщил горбоносый, занимавший на судне, скорее всего, и должность капитана.

— Ясно, — кивнул беглый опцион и, придерживая тогу, полез в трюм, где двое моряков в полумраке перекладывали непроданные мешки пшеницы поближе к люку, чтобы назавтра без дополнительных хлопот подать их наверх.

Капитан что-то рявкнул им на своем диалекте, и они, бросив работу, полезли на палубу. Укрывшись за баррикадой из мешков, Федор устроился на широкой лавке, спешно доставленной самим хозяином. Приставив ее к борту, укрепил мешками, чтобы не елозила, лег на спину, закутался в тогу и попытался расслабиться. Если горбоносый не сдаст, то придется плыть целую неделю в этом вонючем трюме, где под ногами что-то постоянно пищало и шуршало. Но это лучше, чем сразу лишиться головы за убийство трех катафрактариев и одного раба. О том, что сейчас происходит с Юлией, он ничего знать не мог. Но для него теперь главное — уйти от римского правосудия, а уж в будущем он найдет способ сообщить ей о себе. Ведь он обещал.

Положив руку на кинжал, Федор некоторое время лежал, вслушиваясь в голоса матросов на палубе и затихавшие звуки порта, а потом задремал. День безумной скачки давал себя знать.

Когда он проснулся, корабль покачивался из стороны в сторону, а снаружи раздавался приятный уху плеск волн. Приподнявшись, морпех выглянул из-за мешков. Сквозь открытое квадратное отверстие люка в трюм падали солнечные лучи, разгоняя царивший здесь полумрак. Федор пробрался к отверстию, сделал три шага по узкой скрипучей лесенке, что вела наверх, и осторожно высунул голову наружу. Вокруг простиралось безбрежное море. На палубе возились матросы, натягивая носовой парус. «Свобода», — восхитился Федор, вдыхая соленый морской воздух.

Он поднялся на палубу и подошел к капитану, стоявшему на корме рядом с моряком, управлявшим рулевым веслом.

— Где мы? — спросил он.

— Уже полдня, как вышли в море, — усмехнулся хозяин. — Ты долго спал.

— Я устал.

— Бежишь? — нагло уточнил горбоносый.

Федор не удостоил его ответом. Он немало заплатил, чтобы игнорировать подобные вопросы.

— Сегодня тебе лучше посидеть в трюме, — посоветовал «грек», — мы можем повстречать римские триеры. Если хочешь доплыть, не нужно вызывать подозрений. Ты не похож на простого моряка, хотя и крепок с виду.

Морпех кивнул. Резонно. Он вернулся в трюм и провел там остаток дня, в течение которого ему пару раз приносили солонину, вино и хлеб. Не бог весть что, но жить можно.

Корабль, поймав парусом ветер, шел ходко, рассекая встречную волну.

Через пару дней они добрались до Сардинии и еще некоторое время плыли вдоль ее берегов. Нередко им встречались патрульные триеры — как ни крути, вокруг простиралось Тирренское море, с недавних пор внутренние воды Рима, — а один раз Федор даже углядел знакомые очертания квинкеремы из неизвестной флотилии. Но капитан знал свое дело, и зерновоз ни разу не был остановлен военными.