— Девочка! — Голосок «Дюймовочки» раздался из тьмы ровно в то мгновение, когда Тина осталась во дворе одна, с ужасом глядя на огненные всполохи, пляшущие на стенах и крышах домов. Кольцо погони смыкалось вокруг беглецов даже раньше, чем они покинули западню.

«Черт!»

— Не пужись! Пусть враки пужатся!

«Пусть враги боятся!» — почти машинально перевела Тина.

— Дорога. Там. Конюшни за. Идти. Не пужиться! — Все это вылетело из темноты, словно горох из кубышки. — Карман? Пазуха?

— Да, да! — опомнилась Тина и, подхватив с земли кроху и сунув ее себе за пазуху, крикнула остальных.

Теперь, пару минут спустя, они все бежали сквозь тьму за ней, а она не знала даже, куда их ведет, положившись — «Вот дура-то!» — на слово «не пойми кого»!

Однако сидящая за пазухой «Дюймовочка» нет-нет, а подавала тихий голосок, направляя Тину то вправо, то влево.

— Ссюда! — шипела кроха, толкая чем-то твердым в левую грудь. Во всяком случае, Тина надеялась, что когда-нибудь там вырастет что-нибудь более основательное, чем имелось теперь. Однако размеры, как объяснила ей когда-то Теа, на чувствительность не влияют, и от ударов куколки Глиф Тине становилось по-настоящему больно.

— Туда! — И Глиф колола чем-то в основание правой груди.

«Твою мать!» — но Тина продолжала упорно идти, вернее, бежать предложенным ей маршрутом.

Сначала они петляли по совершенно невообразимому — особенно в темноте — лабиринту, образованному нежилыми постройками с глухими, сложенными из дикого камня стенами. Затем забежали в тупик, но кто-то, как выяснилось, позаботился о том, чтобы и отсутствие дороги не задержало беглецов. Луна как раз вышла из облаков и залила окрестности серебристо-лимонным светом, по яркости способным соперничать и с солнечным. Таким, какой бывает в хмурое дождливое утро, но все-таки утро, а не вечер, вот в чем разница. И при этом лунном свете Тина увидела, что кто-то очень вовремя и, кажется, совсем недавно развалил каменную в полтора человеческих роста стену, а за ней лежала пустая улица, упиравшаяся во внешнюю стену, вернее, в то, что осталось от частокола. Кусок стены был опрокинут вовне, образовав — видимо, вполне случайно — мост над оврагом. Ну, а за мостом лежала свобода, как она есть: поля и луга, река и дол, лес и холмы. Иди, стало быть, куда хочешь. Они и пошли, даже побежали, но лошадей и поклажу — увы — пришлось бросить…

Увы, но счастье не вечно, и удача — неверная спутница искателя приключений. Из Мельничной заимки они выбрались, выдравшись — почти ненамеренно — сквозь случайную щель в западне со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями. Ушли налегке, ободрав кожу в кровь, сохранив жизнь и свободу, но потеряв при этом лошадей и поклажу, и оказались один на один с судьбой, затерянные в лесах и горах, во враждебном мире Драконьего хребта и Старых графств под опустившимся едва ли не до самой земли хмурым осенним небом. Погода испортилась. Солнце скрылось за плотно сошедшимися грозовыми облаками, темными, тяжелыми, обремененными ливневыми дождями. Впрочем, дожди пока лишь пугали путников, начинаясь и прекращаясь, ни разу не достигнув своей истинной силы, угадываемой, но не заявленной. Тем не менее и без дождей это были трудные дни. Холодные и голодные: ни дичи, ни приличных размеров водоема, чтобы наловить в нем рыбы, ни ягод, ни грибов. Возникало впечатление, что путешественники попали в «слепое пятно» судьбы: ни добра, ни зла, одно лишь унылое равнодушие природы…