— А о ком мы сейчас говорим? — спросил маршал де Бройх и тоже спрыгнул с коня. — О баронессе или о принцессе?

— Об обеих. — Гвидо ди Рёйтер передал поводья своего мышастого жеребца одному из сопровождавших их с маршалом воинов и не торопясь пошел к береговому обрыву.

— Нравится мне твой оптимизм, — усмехнулся маршал, но тоже подошел к самому краю.

Они стояли на высокой светлой скале, вертикально обрывавшейся прямо в кипящие воды Фрая, грохочущие на перекатах полусотней метров ниже. Река в этом месте имела ширину едва ли не в полмили, но если ближе к середине русла глубины позволяли судоходство, то под берегами скальные выходы и огромные валуны, оставшиеся здесь со времен «Великой зимы», заставляли реку яриться и громыхать, прорываясь сквозь каменные узости и преодолевая немалые препятствия.

— Красиво! — сказал маршал.

— Не то слово! — согласился ди Рёйтер.

— А о чем ты думаешь на самом деле?

— О Норне, разумеется.

— Не могу ничего возразить, но хотел бы заметить, что любовь застилает взгляд и туманит разум.

— Мило! — Говорить с человеком, глаз которого ты не видишь, как не знаешь и того, каково выражение его лица, совсем не просто, но Гвидо привык и порой даже забывал, что его собеседник, в сущности, всего лишь тень маршала де Бройха.

— Я не хотел тебя обидеть.

— Ты и не обидел. Ты прав, ибо таковы проявления любви. К слову, это ведь я написал ту книжку, которую так любят в Семи Городах.

— Ну, я где-то так и думал, мастер Анонимус. — В голосе маршала звучало удовлетворение. — Есть там, понимаешь ли, пара фраз, которые мог написать только такой интеллектуальный павлин, как граф ди Рёйтер. К слову, я так и не понял, за что ее запретили в Империи?

— За непристойность, — усмехнулся Гвидо, вспоминая то чудное время. — Я был молод и сумасброден, и мне казалось, что любая мысль, любой факт жизни могут быть озвучены и уж тем более записаны на бумаге.

— Да, да, — хохотнул маршал, по-видимому, вспомнив несколько таких «мыслей» и «жизненных фактов» из книги своего друга. — Помнится, там было несколько пикантных мест.

— Ты имеешь в виду «формы любви»? — Ди Рёйтер смотрел вдаль, на темные кедровые и чуть более светлые сосновые леса на противоположном, чуть более низком берегу реки.

— Да, про «любовь к родине» — это было сильно. И все-таки скорее политически, чем эротически. Зато «позы любви» заставили покраснеть даже некоторых офицеров моего штаба. Честно говоря, я и сам покраснел, когда читал первый раз.

— А ты что, ее еще и перечитывал? — удивился ди Рёйтер.

— Ну, видишь ли, я на войне с десяти лет… В общем, я нашел в этой главе, как, впрочем, и в нескольких других, много нового для себя, чтобы не сказать полезного.

— Н-да, я как-то забыл… — поморщился ди Рёйтер, представив, что скажет Норна, если, не дай бог, эта книжка попадет ей в руки и она узнает, кто именно скрывался за подписью Анонимус. — Надеюсь, в библиотеке замка этой книги нет.

— Есть, и не одна, — разбил его надежды маршал.

— Что значит не одна?

— Их две. Одна — в библиотеке замка, а вторую Карла Ланцан подарила своей дочери… Я стал случайным свидетелем этой сцены. Сам понимаешь, я ни за кем специально не подсматриваю, но моя природа…