— Ты хочешь сказать — она тебе не по плечу?

Перчатка — пусть и невидимая — была брошена на самую середину сверкающего полировкой стола, и Доусон это отлично понимал.

— Я хочу сказать — я не пишу о подобных вещах. Святочные рассказики не мой конек, как ты отлично знаешь. Кроме того, обычно я сам нахожу, о чем мне писать.

— Так найди! — Хэрриет сложила руки на груди. — Дай мне наконец увидеть, как действует гений горячего репортажа, о котором мне все уши прожужжали! Я хочу своими глазами наблюдать работу великого журналиста, которого все хорошо знают и любят и которого превозносят до небес за свежесть взгляда, умение найти неожиданный ракурс и обнажить перед читателями всю подноготную сложной проблемы! — Она выдержала крохотную паузу. — Ну так что, Доусон?.. Будешь писать про слепых воздухоплавателей?

Из последних сил сохраняя невозмутимый вид, Доусон отрицательно покачал головой.

— Я использовал не все отгулы, — сказал он. — У меня есть еще по меньшей мере неделя.

— Ты и так отдыхал почти полмесяца!

— Мне этого мало.

— Почему?

— Потому что я вернулся из страны, где идет война.

— Тебя никто не заставлял торчать там… столько времени. Ты мог бы вернуться в любой момент.

Доусон усмехнулся одними губами:

— Не мог. Там было слишком много острых тем, о которых мне хотелось бы написать.

— Слушай, Доусон, кого ты пытаешься обмануть? — фыркнула Хэрриет. — Если тебе, как большинству мужчин, нравится щеголять в военной форме и играть в войнушку, что ж — времени у тебя было достаточно. Ты проторчал в Афганистане почти девять месяцев, причем за счет журнала, и… В общем, если бы две недели назад ты не вернулся сам, мне, как главному редактору, пришлось бы употребить власть, чтобы отозвать тебя оттуда.

— Полегче на поворотах, Хэрриет. Иначе я могу подумать, будто ты мне завидуешь.

— Завидую? Чему именно?

— Ни один из твоих материалов никогда не входил в шорт-лист Пулитцеровской премии[4].

— Ну, о том, что твои статьи номинированы на премию, мы знаем только с твоих слов. Допускаю, что это были просто слухи… которые ты сам же и распустил. Как бы то ни было, премию ты пока не получил, а раз так… В общем, иди работай. Я и так потратила на тебя слишком много времени, а у меня еще полно дел. Впрочем… — Она слегка приподняла тщательно подведенную бровь. — …Если Мистер Гений Журналистики желает сдать ключи от редакционной раздевалки, уговаривать не буду. Вольному воля! Бухгалтерия у нас работает каждый день, так что выходное пособие ты можешь получить уже сегодня, в крайнем случае — завтра. Что скажешь?

Она выждала несколько секунд, дожидаясь его ответа, потом покачала головой.

— Не хочешь?.. Так я и думала. В таком случае потрудись получить билеты на завтрашний самолет до Бойсе. Твое место 16-А. — Хэрриет швырнула на стол авиабилет. — Ты летишь рейсом региональной авиакомпании.

Доусон остановил машину перед аккуратным одноквартирным домом в Джорджтауне[5] и заглушил двигатель. Привстав с сиденья, он достал из заднего кармана джинсов небольшой флакончик с лекарством, вытряхнул на ладонь небольшую бледно-зеленую таблетку и отправил в рот, запив водой из пластиковой бутылки. Спрятав флакон обратно в карман, Доусон внимательно исследовал свое отражение в зеркале заднего вида.