«Неужели придется погибнуть от своих? Этого еще не хватало», — подумал он с горечью и отскочил в сторону. Но споткнулся о спавшего рядом заключенного и упал. Мстители навалились на него. Били, старались схватить за горло, но сил у них было немного. Они стонали от бессилия и ненависти, мешали друг другу, и это помогало Титову держаться: он по очереди отбрасывал их от себя. Пытался встать, но те снова и снова кидались на него. Видя, что вдвоем им не справиться, взмолились:

— Товарищи!.. Братцы! Помогите прикончить Иуду!

Проснулись и другие узники. Поняв, в чем дело, кое-кто из них кинулся на помощь мстителям. А двое рванулись к двери, закричали испуганно, зовя охрану. Поднялся невероятный шум. Загрохотали запоры. Распахнулась железная дверь. Два ярких луча света вырвали из темноты камеры кучу копошащихся тел.

— Кто нарушает порядок?! Чего не поделили? Сцепились, как собаки! — ругался надзиратель. И приказал: — А ну все марш в коридор!

В камеру ворвались полицейские с карабинами. Они принялись наотмашь лупить заключенных прикладами. За ними вошел комендант, обер-лейтенант с парабеллумом и электрическим фонарем.

— Быстрее, быстрее в коридор! Построиться! — все еще кричал тюремщик, размахивая кулаком.

Камера быстро опустела. Только Титов недвижно лежал у батареи. «Олег, ты болен. Нужна больница...» — едва теплилось в его уходящем сознании.

Комендант тюрьмы обер-лейтенант Гросс осветил камеру. Остановил луч света на неподвижно лежавшем теле.

— Это кто? — спросил гитлеровец.

Пожилой надзиратель склонился над Титовым, кашлянул в кулак.

— Господин обер-лейтенант, этот самый арестант, которого приказано... Господин майор Шранке приказал, значит, чтоб он жил.

— Тот, который смотреть необходимо, как собственный око?! — спросил немец и ткнул дулом пистолета надзирателю в грудь.

— Тот самый, господин обер-лейтенант, — ответил надзиратель, опасливо отступая на шаг от немца.

— О-о-о! Доннер веттер! Старый осел! Почему он лежит? — закричал фашист и наклонился над узником.

Немец принялся хлестать его по щекам рукой, надеясь привести в чувство, но, увидев кровь на руке, брезгливо скривился. Вытер пальцы, выпрямился и что-то приказал.

В камеру вбежали два автоматчика. Тот указал пальцем на неподвижное тело.

— В больницу!

Заняв город, одну из городских больниц немцы превратили в госпиталь-концлагерь для советских военнопленных. Гражданских лиц, лечившихся в больнице, гитлеровцы вышвырнули на улицу. Оставили в ней только раненых, попавших туда во время обороны города. Большинство медицинского персонала составляли советские медики, работавшие в больнице еще до войны и не отступившие с частями Красной Армии, чтобы не бросать на верную смерть больных. Некоторые медработники пришли в госпиталь уже после оккупации города немецкими войсками.

Пациенты госпиталя-концлагеря числились в списках под личными номерами. У каждого из них на одежде висела фанерная бирка с жирно оттиснутым номером.

В этот госпиталь-концлагерь по приказу коменданта тюрьмы был срочно доставлен Титов. Его поместили в палату смертников, поскольку он был так слаб, что едва дышал и двигаться самостоятельно не мог. Сам комендант и другие тюремщики были очевидцами того, как его жестоко избили, и верили, что он находится в крайне тяжелом состоянии. На самом же деле Титов был не так уж плох, жизни его ничто не угрожало, кроме гитлеровцев, конечно.