– Да волнуются все! И за вас, и за себя! У кого ребенок, у кого ипотека или кредит за машину. А времена – сами знаете, с работой-то плохо! – Она осторожно прикрыла за собой дверь.

«Вот так, Лариса Александровна! – сказала себе Леля. – И какое ты, милая, имеешь право на сопли и нюни? У всех же ипотеки, кредиты, малые дети и больные родители! И кстати, у тебя, дорогая, тоже сплошные долги! Так что в бой, моя прелесть! Вперед и с песней! Подумаешь – еще одна черная полоса. Делов-то – с копейку! Думала, испугаешь, зебра хвостатая? Ан нет! Мы ж с тобой знаем, за черной придет белая, как, впрочем, всегда!» Она громко выдохнула, резко встала, одернула узкую юбку, вынула из сумочки помаду и пудру. Ничего, господа! Мы еще – о-го-го! Из зеркала на нее смотрела очень усталая и очень растерянная, прибитая женщина – с нездоровым, почти лихорадочным блеском в глазах. В больных и несчастных глазах.

С работы она тут же уехала. Было необходимо сменить обстановку, переключиться и набраться – вот знать бы откуда! – душевных и прочих необходимых сил, чтобы снова включить голову и все перебрать. Все-все, по мелочам. Может быть, что-то придет в голову?

Так говорил дед Семен: «Думай, детка, голова-то на месте! Она и подскажет тебе, что нужно делать!»

Леля не села в машину, а спустилась в метро. Доехала до «Охотного Ряда», вышла на Тверской и просто пошла вверх – не спеша, глазея по сторонам. Она и забыла, когда так гуляла – одна-одинешенька, без всяких целей и забот, спокойно, не спеша, размеренно и праздно, словно не деловая, вечно спешащая женщина, бизнес-леди, а обычная тетка, которых тут целые толпы. Тетки никуда не торопились – разглядывали яркие витрины, охали от красоты и безумных цен, попутно разглядывали прохожих, отмечая крутые наряды. Леля отметила, что было много приезжих – новая Москва и вправду была приукрашена. Но она помнила совсем другой город – не такой нарядный, но близкий, родной, уютный, любимый.

Она дошла до книжного, долго бродила между стеллажей и наконец купила две книжки – детектив и женский роман. Оба обещали «неповторимую прелесть и нежность зрелой любви» и «острую, непредсказуемую интригу» – как раз то, что ей было необходимо.

Когда вышла на улицу, повалил густой и обильный снег – он смачно, со звуком, плюхался на плечи и платок и тут же стекал крупными каплями – по пальто и лицу.

Леля забежала в кафе и поймала испуганный взгляд гардеробщицы и охранника – снег, сбитый с одежды и обуви, тут же превратился в маленький и плотный сугроб – во дела!

Извинившись, она быстро прошла в полутемный и уютный зал – надо было непременно согреться и обязательно что-нибудь выпить и съесть. И только когда она с удовольствием ела густой и вкуснейший крем-суп из грибов, стало понятно, что только сейчас начало отпускать. Совсем чуть-чуть, слегка, совсем немного. Свинцовая плита, не дававшая вздохнуть глубоко, полной грудью, словно начала подтаивать – как сброшенный снег со снятого пальто.

Леля отогрелась, отдышалась, чуть пришла в себя. Она давно съела суп и просто сидела, уставившись в окно. Тихо играла музыка, и сладко пахло фруктовым кальяном. Выбираться на улицу, где по-прежнему, даже с удвоенной силой, валил снег, было совсем неохота. Но глянула на часы и вздохнула: пора вызывать такси и двигаться к дому. Что ж, и на этом спасибо! Короткая передышка – уже хорошо.