Тот, кому приходилось наблюдать людей, умирающих от ран в сознании, знает, с какой неожиданной силой вспыхивают у них воспоминания далекого и, казалось бы, прочно забытого детства. Пушкин не вспомнил недавно скончавшейся матери, не позвал ни отца, ни брата, ни сестры. Он вспомнил Лицей: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского, мне бы легче было умирать». «Карамзина? Тут ли Карамзина?» — спросил Пушкин[26]. Он возвращался в мир лицейской жизни.

Лицей заменил Пушкину детство. Лицей был закончен — детство прошло. Началась жизнь.

Расставание с детством и вступление во «взрослую» жизнь воспринималось Пушкиным, рвущимся из Лицея, торжественно. Оно рисовалось как рукоположение в рыцарский орден Русской Литературы, клятва паладина, который отныне будет искать случая сразиться за честь своей Дамы. Для юноши, воспринимавшего рыцарскую культуру сквозь призму иронических поэм Вольтера, Ариосто и Тассо, такое «рукоположение» неизбежно выступало в двойном свете: торжественном и даже патетическом, с одной стороны, и пародийно-буффонном — с другой, причем насмешка и пафос не отменяли, а оттеняли друг друга. Пушкин в Лицее был дважды рукоположен в поэты. Первое посвящение произошло 8 января 1815 г. на переводном экзамене. Встреча Пушкина и Державина не имела в реальности того условно-символического (и уж, конечно, тем более, театрального) характера, который невольно ей приписываем мы, глядя назад и зная, что в лицейской зале в этот день встретились величайший русский поэт XVIII в., которому осталось лишь полтора года жизни, и самый великий из русских поэтов вообще. Державин несколько раз до этого уже «передавал» свою лиру молодым поэтам:

Сам Пушкин описал позже эту встречу, соединяя юмор с лиризмом «Державин приехал. Он вошел в сени, и Дельвиг услышал, как он спроси у швейцара- «Где, братец, здесь нужник?» Этот прозаический вопрос разе чаровал Дельвига.» «Державин был очень стар. <.. > Он сидел, подперт] голову рукою. Лицо его было бессмысленно; глаза мутны, губы отвислы (XII, 158). Строки эти писались почти в то же время, что и портрет старо) графини в «Пиковой даме»: «Графиня сидела вся желтая, шевеля отвислым) губами… В мутных глазах ее изображалось совершенное отсутствие мысли; (VIII, 240). Совпадение это не случайно- в обоих случаях Пушкин рисует отошедший уже и отживший свое XVIII век, как бы сгустившийся в лиц одного человека.

Эпизод встречи уходящего и начинающего поэтов на одном из переводные экзаменов в Лицее вряд ли произвел ошеломляющее впечатление на современников, поглощенных рутиной ежедневных служебных, политических, придворных забот. Только тесный круг друзей, начинавших уже ценить дарование молодого поэта, мог почувствовать его значение. Но для самого Пушкина это было одно из важнейших событий жизни. Он чувствовал себя как паж получивший посвящение в рыцарский сан: «Наконец вызвали меня Я прочел мои Воспоминания в Ц <арском> С <еле>,