Касьян очнулся. Он находился где-то на высоте, равномерно раскачивался, голова свисала, руки были связаны и закручены за спиной. Босые ноги задевали мокрые от росы колючие кусты. С трудом он раскрыл один глаз, другой был чем-то залеплен. Голову ломила резкая боль.

Он увидел две задние лошадиные ноги с гнедой шерстью. Черные копыта двигались поочередно взад и вперед и ступали на сырую, полускрытую в траве тропинку. Касьян понял, что он лежит грудью на спине лошади, что она куда-то его везет, а его ноги, с которых стащили сапоги, задевают по пути кусты и ветви. Лошадь остановилась. Знакомый голос, сухой и скрипучий, спросил:

– Опять шатуна бог послал?

– Опять, ваша милость Никита Демидыч. Уже которого ловим. Если их не усторожить, так все работнички разбегутся. Ну и дюжий парень был, пищаль было из рук выбил, да наш Ярема отколошматил его по черепушке обухом, насилу связали. Пробирался, вишь, по увалу. На водку бы нам от вашего степенства за усердие.

– Молодцы, ребята. Раз такой он дюжий, приковать его к тачке в четвертой штольне. Оттуда все бегут, и работа там не спорится. И спустить его туда не мешкая, всыпав тридцать плетей. Учить таких шатунов надо.

Касьян был привязан к столбу посреди заводского двора. Руки подтянуты кверху. Тугая веревка окручивала кисти рук и колени. Голова повязана тряпицей.

Кат, толстый, откормленный, приосанясь, отходил в сторону, затем подбегал к столбу и с прискоком наносил удары кнутом, затем с одышкой медленно отступал.

Перед каждым ударом кнута все мускулы голой спины напрягались, но ни одного крика и стона не издавал упрямый шатун, захотевший сбежать с «царского завода».

– Ты у меня завоешь! – хрипел, отдуваясь, кат.

После каждого удара новая рваная полоса ложилась вдоль голой спины, и потоки крови сбегали на серые холщовые порты. После пятнадцатого удара кнут уже сделался мягким от крови, и кат взял второй, запасной кнут с жестким сухим сыромятным ремнем.

Тело наказываемого вдруг обвисло, и голова, обмотанная красной тряпицей, склонилась на сторону. Немец-лекарь в иноземном кафтане, сняв широкополую шляпу, подошел к столбу и приподнял закрывшееся веко.

– Погодить немножко, мэйн герр, господин начальник, – сказал немец, становясь перед палачом.

– Потом будешь погодить, – отвечал палач. – Мне приказано дать ему тридцать плетей, тогда и разговор будешь иметь.

– О нет, нет, мэйн герр, господин начальник. Это не наказивание, а убивание – И лекарь громко закричал: – Герр Антуфьев, на пару словечка! Вы желайть наказать человечка, котори помираль, совсем капут?

– Силантий, хватит на этот раз! – крикнул Антуфьев, глядевший на «учение ленивых» с крыльца своего дома.

Силантий снял шапку, вытер полой кафтана вспотевшее лицо и, подбоченясь, остановился, ожидая следующего.

Касьян не умер под плетью. Крепкое здоровье и заботы лекаря, дававшего ему мази и декокты, помогли перенести последствия казни. Две недели пролежал Касьян на животе и наконец, пошатываясь от слабости, в сопровождении приставника направился на новую работу в четвертую штольню. С ним вместе шло около десятка рабочих в железных наручниках. Кроме приставников, окружали их несколько казаков с пищалями.