Во время этих опытов я понял, что если я поверю "голосам", то попаду в тупик и дальше не двинусь. Это меня испугало. Я уловил во всем происходящем самообман; стало очевидно, что какими бы заманчивыми ни были слова и обещания "голосов", они ни к чему не приведут, а оставят меня там же, где я находился. Я понял, что это и было "прелестью", т.е. все приходило из воображения.
Я решил бороться с переходным состоянием, сохраняя к нему чрезвычайно критическое отношение и отвергая, как не заслуживающие доверия, все те "сообщения", которые я мог бы придумать сам.
Результат не заставил себя ждать. Как только я начал отвергать все, что слышал, поняв, что это "та же материя, из которой сделаны сны", решительно отбрасывая услышанное и вообще перестав обращать внимание на "голоса", мое состояние и мои переживания изменились.
Я переступил через второй порог, упоминавшийся мною ранее, за которым начинался новый мир. "Голоса" исчезли, вместо них звучал иногда один голос, который нетрудно было узнать, какие бы формы он ни принимал. Новое состояние отличалось от переходного невероятной ясностью сознания. Тогда-то я и обнаружил себя в мире математических отношений, в котором не было ничего похожего на то, что бывает в жизни.
И в этом состоянии, перейдя через второй порог, оказавшись в "мире математических отношений", я также получал ответы на свои вопросы, но эти ответы зачастую принимали очень странную форму.
Чтобы понять их, нужно иметь в виду, что мир математических отношений, в котором я находился, не был неподвижным. Иными словами, ничто не оставалось там таким же, каким было мгновение назад.
Все двигалось, менялось, преобразовывалось и превращалось во что-то иное. Временами я неожиданно замечал, как все математические отношения одно за другим исчезали в бесконечности. Бесконечность поглощала все, заполняла все, сглаживала все различия. Я чувствовал, что пройдет еще одно мгновение, – и я сам исчезну в бесконечности! Меня обуревал ужас перед необозримостью бездны. Охваченный ужасом, я вскакивал иногда на ноги и принимался ходить взад и вперед, чтобы прогнать одолевающий меня кошмар. Тогда я чувствовал, что кто-то смеется надо мною, а порой казалось, что я слышу смех. Внезапно я себя на мысли, что это я сам смеюсь над собой, что я опять попал в западню "прелести", т.е. собственного воображения. Бесконечность притягивала меня и в то же время страшила и отталкивала. Тогда-то у и возник иной взгляд на нее; бесконечность – это не бесконечная протяженность в одном направлении, а бесконечное число вариаций в одном месте. Я понял, что ужас перед бесконечностью есть следствие не правильного подхода, неверного отношения к ней. При правильном подходе к бесконечности именно она все объясняет, и без нее нельзя ничего объяснить.
И все же я продолжал видеть в бесконечности реальную угрозу и реальную опасность.
Описать в определенном порядке весь ход моих опытов, течение возникавших у меня идей и случайных мыслей совершенно невозможно – главным образом потому, что ни один эксперимент не был похож на другой. Всякий раз я узнавал об одной и той же вещи нечто новое, но происходило это таким образом, что все мои прежние знания об этой вещи полностью изменялись.