Джон, наконец, пошел маленькой бубнушкой на короля. Оливия спокойно покрыла «восьмеркой». Джон, поколебавшись, бросил «вальта». С торжествующим хихиканьем Роджер накрыл все это «дамой».

Из радиоприемника послышался голос с характерным произношением дикторов «Би-Би-Си»:

— Чрезвычайный Комитет Объединенных Наций в своем очередном рапорте из Китая сообщает, что по самым заниженным оценкам число смертей в Китае достигает двухсот миллионов…

— А «черви»-то у них слабоваты, — пробормотал Роджер. — Надо воспользоваться…

— Двести миллионов! Невероятно! — воскликнула Анна.

— Что такое двести миллионов? — сказал Роджер. — Этих китаезов пруд пруди, через пару поколений наплодят кучу новых.

Анна хотела было что-то возразить на циничные слова Роджера, но передумала, поглощенная мрачными картинами, которые рисовало ее воображение.

— В дальнейшем, — продолжал радиокомментатор, — в рапорте говорится о том, что в экспериментах с изотопом-717 достигнут почти полный контроль над вирусом Чанг-Ли. Опыление рисовых полей этим изотопом должно стать немедленной акцией вновь созданного Авиаполка Воздушной Помощи Объединенных Наций. Предполагается, что запасов изотопа хватит для незамедлительной защиты всех рисовых полей. Те, что находятся в угрожающем состоянии, будут обработаны в течение нескольких дней, остальные — в течение месяца.

— Слава Богу хоть за это, — сказал Джон.

— Когда ты, наконец, закончишь молиться деве Марии, — перебил его Роджер, — тебя не затруднит покрыть это маленькое сердечко?

— Роджер, — мягко запротестовала Оливия.

— Двести миллионов, — продолжал Джон, — Памятник человеческой гордыне и упрямству. Если бы над вирусом поработали шестью месяцами раньше, они были бы теперь живы.

— Кстати, о памятниках человеческой гордыне, — вставил Роджер, — и пока ты думаешь, как бы вывернуться, и не пойти этим чертовым тузом, как там твой собственный Тадж-Махал? Ходят слухи о проблемах с рабочей силой?

— А есть хоть что-нибудь, о чем ты не слышал?

Роджер был инспектором по общественным связям в Министерстве Промышленности. Он жил в мире сплетен и слухов, которые, по мнению Анны, питали его природную жестокость.

— Ничего существенного, — сказал Роджер. — Как думаешь, поспеете к сроку?

— Передай своему министру, — ответил Джон, — пусть его коллега не боится — плюшевый гарнитур для него будет готов без опоздания.

— Вопрос в том, — заметил Роджер, — будет ли коллега готов для гарнитура.

— Опять сплетни?

— Я бы не назвал это сплетнями. Может, конечно, его шея неуязвима для топора, интересно было бы взглянуть.

— Роджер, — не удержалась Анна, — ты что, получаешь огромное удовольствие от вида людских страданий?

Она тут же пожалела о сказанном. Роджер посмотрел на нее изумленным взглядом. У него было обманчиво мягкое лицо с безвольным подбородком и большими карими глазами.

— Я — маленький мальчик, я никогда не вырасту, — дурачась, сказал он, — если бы ты была в моем возрасте, ты бы наверняка хохотала над толстяком, поскальзывающимся на банановой кожуре. Но тебе жалко смотреть, как они ломают себе шеи, жалко их несчастных жен и кучу голодных ребятишек. Так что, уж будь добра, позволь мне играть в свои игрушки.