Очевидной целью иска может быть задержка размещения акций титановой компании на западных фондовых рынках…»
Мария Молина, RBC daily, 31.10.2005
(См. полный текст: http://www.rbcdaily.ru/editor_col/index.shtml?2005/10/31/211123)
Разъясняя, откуда взялось в русском языке слово «корпорация», эксперты ответчика проделали за нас с Павловским значительную часть работы. За дальнейшим развитием тяжбы я не следил, не знаю, что решил суд. На деле этот великий лингвистический диспут так же далек от филологии, как дискуссия по языкознанию последних лет жизни Сталина, в которой участвовал академик Марр и другие официальные лингвисты. Но в этой истории во всей красе на очень конкретном примере видно: когда мы говорим о том, что русский язык создает фундаментальные проблемы для хозяйственной деятельности, это никакая не философия, не филология, не методология – это просто жизнь.
Корпоратизм до последнего времени был бранным словом, в значительной степени является им и поныне. В лекции десятилетней давности для студентов «Вышки» я ссылался на пятитомную политологическую энциклопедию под редакцией Сеймура Липсета, с которым в свое время мне выпала незаслуженная честь побеседовать, в том числе не только о демократии, но и о корпорации. Подтверждаю, что в тот период его трудно было заподозрить в принадлежности к тому или иному крылу Партии Жизни. Автор статьи «Корпоратизм» в этой энциклопедии – Шмиттер, тоже заслуживающий доверия учёный, весьма известный и у нас. Поэтому хотел бы ответственность за наиболее важные утверждения переложить на Шмиттера.
Корпоратизм как бранное слово
В начале статьи Шмиттер, в согласии со святцами, пишет, что в послевоенной либеральной политологии под корпоратизмом понималась нехорошая идеология и тлетворные тенденции, которые проявлялись в некоторых тоталитарных государствах между двумя мировой войнами. Там все население было разбито на корпорации, частные интересы при этом поглощались корпоративными. Теоретики фашизма писали о сословно-корпоративном государстве как идеале. Короче: ни тебе демократии, ни прав человека. Потом внезапно в этой статье автор делает странный поворот и говорит, что в последние годы в западных демократиях корпоратизм как тенденция стал повсеместно прорастать и развиваться. И тут-то выясняется, что это явление вовсе не такое однозначное, а где-то даже полезное.
Оказалось, что западные теоретики, апологеты независимого индивида и демократии, уже собственным умом доходят (хотя бы на уровне определений) до того, что корпоратизм – это явление как минимум двойственное. Одним словом, если кое-где порой в истории и случались нехорошие проявления чуждого нам, занесённого восточным ветром корпоратизма, то теперь у нас самих расцветает самобытно-западный, кондово-посконно-сермяжный, либеральный, политкорректный корпоратизм.
Выяснилось, что корпоратизм теперь присущ целому ряду обществ Северной Европы, например, Финляндии, Швеции, Норвегии, многим странам Латинской Америки, Австралии, а если хорошенечко копнуть – кое в чем уже и Соединенным Штатам. Короче, Россия – родина слонов, Америка – корпоратизма.