На местном уровне партийная машина продолжала функционировать по-прежнему четко. Производительность ХТЗ неуклонно росла, и голод, к счастью, остался позади — не потому ли, что миллионам умерших уже не нужно было хлеба? Бибикова и еще троих из администрации ХТЗ наградили орденом Ленина, ему достался орден под номером 301, в бархатной коробочке. Это предвещало еще большие почести. В конце 1935 года пришло долгожданное повышение: его назначили секретарем областного комитета партии в Чернигове. Бибикову было всего 32 года, а он уже значительно продвинулся на пути к высокому положению в партии, в дальнейшем рассчитывая стать членом ЦК Украины или даже союзного Центрального Комитета.
После оживленного и шумного Харькова с его заводским грохотом, дымом и скрежетом тихий Чернигов должен был показаться ему возвращением в прошлое, в дореволюционную страну: на высоком берегу неторопливо несущей свои воды Десны — древние соборы черниговского кремля, густой лесопарк чуть ли не в самом центре и летом в воздухе тополиный пух, густо устилавший улицы. Город сохранил свою старую застройку: невысокие, украшенные резными наличниками купеческие дома — здесь по-прежнему ощущался дух старой провинциальной основательности, а по утрам многочисленные церкви наполняли город колокольным звоном. Чернигов был достаточно удален от центра, благодаря чему благополучно пережил большевистскую кампанию по борьбе с религией, этим «опиумом для народа», когда варварски уничтожались бесценные памятники древней архитектуры; и слишком далеким от крупных промышленных центров Восточной Украины, где энергично ковалось будущее социализма. Это была тихая заводь, но Бибиков был уверен, что если сумеет добиться успехов на новом партийном поприще, то долго здесь не задержится.
Бибиковы жили по высоким стандартам привилегированных членов партии. Спартанские принципы партийной этики начала 30-х годов один за другим уходили в небытие. Элита быстро создавала себе привилегии, которые поднимали ее над рядовыми согражданами. Марфа делала покупки в специальном партийном магазине, а Бибиков мог проводить отпуск в санатории для партийного руководства на побережье Черного моря. Каждый месяц Бибиков вручал Марфе пачку купонов на импортные продукты, текстиль и обувь из магазина «Инснаб». Семья переехала в большую четырехкомнатную квартиру с красивой мебелью, конфискованную у богатой купеческой семьи для новых правителей Чернигова. Там Варя до ослепительного блеска начищала толченым кирпичом сковородки и кастрюли Бибиковых.
Борис соорудил в кабинете полки до самого потолка и заполнил их книгами, которые читал, сидя в солидном кожаном кресле. Возвращаясь с работы, он заходил в книжный магазин и покупал дочкам детские книжки, а себе труды партийных идеологов. Когда Марфа ругала Ленину, девочка тайком пробиралась в кабинет отца и с плачем забиралась к нему на колени. «Не будем на нее жаловаться, давай лучше укреплять наш союз», — шутил он, используя злободневную партийную стилистику.
В первую же зиму девочки появились на кремлевском валу, идеальном месте для санного спуска, с салазками на железных полозьях, которые им смастерил еще в Харькове живший по соседству старик. Вокруг сразу собралась толпа ребятишек, с завистью глядевших на это чудо. Летом Марфа по выкройкам из московского журнала мод сшила девочкам белые шляпки в виде колокольчика и платья из импортного набивного ситца. Стремясь соответствовать своему положению супруги крупного руководителя, она стала называть себя Мара, считая, что Марфа звучит слишком по-деревенски, — странный выверт социального снобизма в стране победившей пролетарской диктатуры. А Бибиков оставался таким же «трудоголиком», правда, все больше времени проводил за разговорами с товарищами по партии — но без выпивки — у себя на кухне. Он приобрел для Марфы и Ленины абонемент в недавно построенный театр, но сам не бывал там, поскольку каждый вечер работал часов до девяти и спектакли к тому времени уже заканчивались.