Осматриваясь, Малчек пошел вперед вдоль сооружения, а Гонсалес бесшумно прикрыл дверь и затаился между выходом с лестницы и кондиционерной будкой. Огромная алюминиевая рама телевизионной антенны располагалась сразу за обрывом стены, и, когда Гонсалес нагнулся, чтобы пройти под ней, торчащие металлические прутья зацепили его фуражку и она упала у него за спиной. Осторожно завернув за угол, он увидел, что Малчек стоит около переднего края крыши, глядя вниз. Засовывая револьвер в кобуру, Гонсалес выругался вполголоса от облегчения и разочарования одновременно и встал рядом с Малчеком.

– Что, не тот дом?

Малчек посмотрел на него без выражения.

– Нет, просто мы опоздали.

Кучка поблескивающих гильз виднелась из-под скомканного бумажного пакета.

– Значит, говоришь, никаких других сообщений о покушениях не поступало? Только порча имущества – снова спросил он, наклоняясь, чтобы бросить взгляд вниз на пустынные улицы и обращенные кверху лица людей в полицейской форме.

– Ни одного. Доклады о мелких случаях порчи имущества поступили вскоре после того, как эта женщина была ранена. Ей прострелили руку, пока она ловила такси.

– Весело. Что за женщина?

– Что значит, «что за женщина»?

– Ну, там, старая, молодая, худая, толстая, домохозяйка – кто?

– Довольно молодая. Сказали, что симпатичная. Работает в офисе.

Малчек кивнул, как будто что-то решив для себя.

– Можешь им сказать, чтобы сняли заграждение. Теперь уже все равно, он давно смотался.

– Ты думаешь?

– Я знаю.

Малчек присел на корточки, подцепил дулом револьвера бумажный пакет и распрямил его, чтобы заглянуть внутрь. Вощеная бумага, хлебная корка от сэндвича. Он обращался с содержимым очень бережно: в лаборатории могли снять с бумаги хорошие отпечатки от пота и кожного жира. Он потянулся к гильзам, когда его рука внезапно замерла.

Гонсалес, закончивший выкрикивать инструкции патрульному, стоявшему внизу на лестнице, услышал, как Малчек чертыхается.

– Что там еще?

Малчек указал ему на что-то револьвером, доставая другой рукой носовой платок из внутреннего кармана. Еле заметные белые прожилки испещрили асфальт и нижний край бетонного парапета. Одна, толще, чем остальные, в тени все еще блестела как мокрая. Он прикоснулся к ней кончиком платка и понюхал его, сморщив нос. Затем неторопливо поднялся, сворачивая платок в комок.

– Он не смог сдержать возбуждения, – с отвращением проговорил Малчек, засунул платок в карман куртки и убрал револьвер в кобуру. Потом повернулся и зашагал прочь. Гонсалес еще мгновение продолжал смотреть на белые отметины и через секунду последовал за ним.

– Я распоряжусь, чтобы прислали наверх кого-нибудь из лаборатории, – предложил он, когда они с грохотом сбегали вниз по ступенькам. – На хлебе могла остаться слюна. По крайней мере, одно мы теперь знаем точно – это была не чья-то ревнивая жена.

В гаснущем свете сумерек высокий мужчина уже два часа наблюдал за входом в приемное отделение больницы. В который раз он взглянул на часы. До его рейса в одиннадцать оставалось совсем мало времени, а ему еще надо было успеть заехать в отель за двумя чемоданами.