Тайга была еще бескомарная, когда стали сносить к скитам сухостой, бересту, щепку смолистую клали к щепке. И на каждой щепе — слеза янтарная Божьей Матери. Обнимались девушки с юношами, целовались и любили друг друга, ожидая перехода в вечную жизнь через вьюгу пламени. Молились, молились последние свои дни на Земле, готовясь предстать перед судом праведным Божьим.

…Офицеру Дашинскому достался взвод сибиряков, обутых еще в портянки китайского шелка. Портянки были, что надо, холодили ноги в походе. Пароход прошел старинный Енисейск и причалил к Усть-Кеми, небольшой, в несколько улиц деревне. Тут в прошлом веке действовал судоходный канал, соединяющий Обь с Енисеем, однако с постройкой Транссиба его забросили и им иногда пользовались только лодочники.

Спустили катера и взвод приступил к прочесыванию тайги. На вторые сутки Исаак в бинокль увидел в одной из проток группу людей в белом, с детьми на руках. Катера повернули в их сторону. Услышав рокот моторов, люди не стали разбегаться, а пали на колени, помолились, а затем обнявшись и подбадривая друг друга, побежали в скит. Последний из вошедших взял в обе руки свертки горящей бересты и стал поджигать избу.

— Что это такое? Нажимай, нажимай, греби ребята, творится что-то неладное! — кричал Исаак Дашинский. Когда они выскочили на берег, скит полыхал и пламя смешивалось с пением, многоголосым, неземным. Солдаты начали веслами разбрасывать поленья, но от них шел такой жар, что стали гореть не только весла, но и сапоги. Кто-то бегал к протоке, кто-то, отойдя, кружился от боли, как очумелый. Когда все же приподняли с одной стороны верхний венец сруба, то им в лицо брызнули глаза. Глаза потекли по гимнастеркам.

Дашинский бессильно опустился на траву. От увиденного — поседел. Горели, полыхали в мареве огня сплетенные тела. Невиданный шел жар… Вспыхнула тайга. Спасенных не было. Иногда ловили тех, кто не успел уйти в пламя. Их спешно скручивали, увозили не разговаривая, а потом судили. Армия встала. Солдаты отказывались идти в глубь тайги, писали липовые донесения о якобы выполненных заданиях и пройденных маршрутах. Офицеры стрелялись. У тех, кто был в шелковых портянках, с ног сошли ногти и они на всю жизнь стали калеками, ходили теперь ковыляя и прихрамывая.

Удивляется молодой собиратель народного фольклора в этнографических экспедициях, организуемых педагогическими институтами и университетами: «Староверы — люди отсталые, смотрите, как живут, цивилизации не видели, посему и такие мрачные и угрюмые». Профессор Николай Николаевич Покровский в споры не вступает, а говорит спокойно и вежливо: «Староверы знают мир, его историю и географию лучше вас. Спросите с кем и какими странами они в переписке: с Колумбией, Бразилией, Турцией, Аляской… Они все ГУЛАГ прошли, и эту, советскую, жизнь жизнью не считают».

Чучек жесток и свиреп по отношению к объекту — терпиле. Все поведение его пронизано злом, и оно от преступления к преступлению крепчает. Только силу зэк признает за власть, ей и злу поклоняется в словах и поведении. В родной зэковской среде (помойке) это поклонение возведено в культ, здесь следуют неписаному закону, по которому умервщление — не убийство.