– П?

– Точно. П. Так вот, она сейчас отдыхает. И вы хотели бы узнать, не ищу ли я, случайно, сейчас новую родину. В вашей партии!

– Я и правда собирался нечто…

– Спокойно присылайте ваши документы ко мне в бюро, – весело протараторил я.

– Извините, может, вы сейчас как раз приняли болеутоляющее? Или лишнюю таблетку снотворного?

– Нет, – заявил я и уже хотел добавить, что таблетка снотворного мне как раз только что позвонила. Но потом подумал, что Габриэль, возможно, прав. Кто знает, что за лекарства в тебя вливают через все эти трубочки. И еще я подумал, что СДПГ в ее нынешнем виде – совсем не та партия, которую следовало бы отправить в концлагерь. Они со своей вялостью еще очень даже мне пригодятся. Потому я быстро сослался на недавний прием лекарств и вполне дружелюбно распрощался.

Откинувшись на подушки, я стал перебирать варианты, кто же позвонит следующим. Не хватало лишь разговора с избирательным союзом канцлерши. Но кто же это будет? Кандидатура самой неуклюжей матроны, конечно, не рассматривалась. Но звонок госпожи министра труда меня бы порадовал. Обязательно спрошу, почему она завершила чадородие, не дотянув всего одного ребенка до Золотого креста немецкой матери[83]. Гуттенберг тоже был бы интересен – хоть человек и выбрался из многовекового болота благородных инцестов, но умел мыслить масштабными категориями, не опускаясь до мелочно-профессорских доводов. Однако пора его цветения в политике, по-моему, прошла. Кто оставался? Паренек-эколог в очочках? Ноль на палочке, председатель фракции? Старательный финансист-шваб на коляске?

И вновь помчались галопом мои валькирии. Номер незнаком, код – берлинский. Я поставил на бездельника.

– Добрый день, господин Пофалла![84]

– Простите?

Голос был, без сомнения, дамский. Наверное, ей лет пятьдесят пять.

– Извините. Кто это говорит?

– Меня зовут Гольц, Беате Гольц. – Она назвала довольно известное издательство немецкого происхождения. – А с кем я говорю?

– Гитлер, – ответил я и откашлялся. – Простите пожалуйста, я ждал другого звонка.

– Может, я не вовремя? В вашем офисе мне сказали, что во второй половине дня…

– Нет-нет, – возразил я, – все в порядке. Только, пожалуйста, не задавайте вопросов о моем самочувствии.

– Вам все еще плохо?

– Нет, но кажешься себе хрупким, как грампластинка.

– Господин Гитлер… я звоню, чтобы спросить: не хотите ли вы написать книгу?

– Уже написал, – ответил я, – даже две.

– Знаю. Десять миллионов экземпляров. Мы под впечатлением. Но человек с вашим потенциалом не должен делать перерыв на восемьдесят лет.

– Видите ли, не все было в моих силах.

– Вы, разумеется, правы, я понимаю, что не так-то просто сосредоточиться на сочинении, когда русский разъезжает над бункером.

– Именно так.

Я сам не мог бы выразиться более удачно и был приятно удивлен чуткостью госпожи Гольц.

– Но теперь русского нет. И хоть мы наслаждаемся вашим еженедельным обзором по телевизору, мне видится, что настало время, чтобы фюрер вновь представил широкое изложение своего взгляда на мир. Или же… пока я тут не сделала из себя полную идиотку – у вас уже есть договоренности с кем-то?