— Я не знаю… Что это было? Я видела… Катя, я все видела!
— Что ты видела? — Катя не понимала ничего.
— Видела, как их вели. Как жертвенный скот… С деревянными колодками на шеях, рабскими колодками… Я видела стражников, видела толпы народа по обеим сторонам дороги — они смотрели, как их ведут… Я была как бы среди них, горло саднило от пыли, и ноги болели от язв. — Анфиса судорожно дотронулась до своей голой щиколотки. — Я не знаю, как это возможно, но я все видела, чувствовала — и мне было так страшно! Мне и сейчас дико страшно, сердце колотится. — Она цепко схватила Катю за руку. — Они разрушили город, все сожгли. Они убили столько людей… А тех, кто уцелел в резне, продали в рабство, погрузили на свои галеры, привезли сюда и провели по этой вот дороге, вот здесь, перед лицом императора, под этими сводами…
Взгляд Анфисы был прикован к барельефу арки Тита, где римские воины вели связанных пленников Иерусалима. Кто-то из солдат тащил украденный храмовый семисвечник…
Они покинули Палатин и до поздней ночи сидели в Трастевере в летнем кафе на Пьяцца Белли. Анфиса постепенно успокоилась и словно стеснялась происшедшего. Просила Катю не рассказывать никому, а то поползут сплетни — она с приветом, у нее видения. Удивительно, но тогда Катя поверила ей сразу и бесповоротно. Она поверила, что Анфиса в какие-то короткие секунды действительно увидела и сопережила все. Но насколько все это было реально, а насколько фантастично — это уже был вопрос иной.
И сейчас, здесь, еще ничего толком не понимая, Катя снова, не раздумывая, поверила Анфисе — поверила, что та в момент нападения пережила такой же сильный эмоциональный шок, как и тогда под сводами триумфальной арки императора Тита.
— Расскажи мне, что случилось, — попросила она.
— Если коротко, то вот что. — Анфиса прижалась к ней, словно ища защиты. — Я сегодня с трех работала в галерее на Суворовском. Там новое ковровое покрытие привезли в залы, и мне пришлось помочь ребятам. Они там все зашиваются вконец, завтра ведь открытие. Потом мы перекусили, кофейку дернули — Макс пришел, помнишь, я тебя на выставке с ним знакомила, и Женька с ним. Женька снова от него беременна — у них уже будет третий ребенок, а брак он с ней, паразит, все не оформляет официально… В общем, я с ним немножко поругалась. Ну и припозднилась в результате. Доехала до Кропоткинской на автобусе. Вряд ли оно следило за мной по дороге — в автобусе и в метро, — я бы непременно заметила…
— Кто оно? — На этот раз Катя среагировала.
— Подожди. Я хочу, чтобы ты все себе представила. Вышла я тут у себя из метро, и сразу подошел мой трамвай. Народу было мало, а на остановке вообще я сошла одна. Тут у нас стройка возле остановки, но и там, я думаю, никто меня не караулил. Меня ждали у дома.
Катя не стала торопиться с вопросом «кто?» — она смотрела на Анфису, та снова дрожала как в лихорадке.
— Я подошла к подъезду. Дождик еще на Кропоткинской начал накрапывать, а тут у нас, в Измайлове, начал расходиться все больше, больше. Во дворе нашем было темно, лампочки у нас, как всегда, над дверями подъездов вывинчивают малолетки, воруют… Но тут молния сверкнула. Я заторопилась — терпеть не могу грозу. Взбежала по ступенькам и вдруг почувствовала — спиной, что ли, что я у подъезда не одна. Что за мной из темноты наблюдают. Но это мне сейчас, после всего случившегося, понятно. А тогда я просто не обратила внимания, там доска объявлений у подъезда, я шагнула к ней — у нас вот-вот воду горячую отключат, и мне хотелось не прозевать — помыться там, постирать… В темноте ни фига не было видно, и я достала телефон — подсветить. И вот тут я почувствовала ужасный запах…