— И для нее?

— И для нее.

И тогда я, безмозглый дурак, решил уйти. Хота понял это и поднялся. На пороге он обернулся:

— Ты принес мне много горя, чужеземец, но Зое всегда любила тебя, и я тоже буду любить тебя, пока жив. Прощай.

Тогда я ничего не понял. Обида грызла меня. Я! Все бросил! Я пришел к ним! Хотел вывести к морю! Я плюнул на карьеру! На свою привычную жизнь! А они… так… Хотя, конечно, совесть услужливо подсказала: дело еще и в твоем самолюбии, Степанов. Хотел вывести анулейцев к морю и Управлению и всем-всем доказать, что твои рассказы про них не выдумки.

Я перебрал рюкзак, мысленно поблагодарил Зое за еду в удобной кожаной сумке, набрал воды и отправился в обратный путь.

Я быстро сбился с дороги. Почему, сам не знаю, ведь шел здесь уже четвертый раз. Нога болела страшно, заживлятка не очень помогла.

Тогда я понял, отчего хромал Хота: его случайно ранили Хвосты, когда он оттаскивал от меня Зое. И уже позже, когда совсем заблудился, когда съел все запасы и выпил всю воду, когда не шел, а полз, когда лес наконец расступился и засияла бесконечная холмистая степь (а мне показалось — мираж), теряя сознание, я понял, что Зое умерла…

…Меня подобрали археологи — так мне сказали потом. При мне не было ни рюкзака, ни куртки, ни обуви. Только чудесный нож болтался на поясе разорванных штанов с пятнами крови и пустая кожаная сумка лежала рядом. Я бредил и звал кого-то.

Археологи перевезли меня в свой лагерь, потом на Большую землю. Скитался я, как выяснилось, три недели.

…Все уверяют меня, что ничего не было. Все привиделось. А нож? Повезло вам, Андрон Михайлович, такая находка! Мы копаем, копаем, одни черепки да осколки, а тут — законченная работа, и как новенькая, и вязь-то по ножнам такая же, как на черепках и Башне…

На этом записи обрывались.

Мы долго молчали.

— Значит, Степанов — отец Лойко… — сказал наконец Максим.

— Бедная Зое! — дрогнувшим голосом сказала Роська. — И Степанов бедный…

— И Лойко, — сказал Максим.

— И Хота, — добавил я.

— Смотрите, ребята, здесь еще кое-что, — сказал Максим, перелистнув пару чистых страниц.

Страница за страницей шли непонятные формулы — кажется, химические, но я не уверен. Потом — схемы и чертежи. И вдруг Максим воскликнул:

— Это же «Ласточка»!

— Значит, это Степанов хотел построить самолет? Он хотел лететь за Зое!

— Нет, — сказала Роська. — Он бы тогда об этом написал. И смотрите, здесь же совсем другой почерк — и в формулах, и на схемах. Это Игорь.

Да, наверное, это был Игорь. Украв у Степанова тетрадь, он понял, кто кроме дельфинов может стать его оболочкой для бомб. И начал готовиться. На одной странице мы увидели нарисованную карту и узнали дорогу к Запретной зоне. Там же был план Центра. Со всеми домами, вольерами, лабораториями.

— Почему же он не полетел на самолете? — удивился Максим.

— Может, не смог собрать? — предположил я.

— Скорее, передумал, — заметила Роська. — Понял, что анулейцы боятся громкой птицы.

— А скорее всего, он нашел вот это. — И Максим ткнул в еще одну схему.

Мы сразу узнали Маяк. Под ним стоял красный крестик, от которого шла стрелка к Зеленому холму и дальше, через холмы и лес, к Старому городу, где на месте коло стоял еще один крестик. И снова стрелочка, даже две. Одна вела к Новомутороду и дальше, вторая — на восток, к Человеку-со, но не к тому, что был здесь, в городе, а к другому. Вокруг Нового и Старого городов стрелочки — подземные ходы — разветвлялись, пересекая друг друга и путаясь, прерывались, заканчивались вопросительными знаками. Все было прорисовано четко и понятно. Всего на схеме было обозначено четыре Человека-со. Вверху листа стояли три вопросительных знака.