Китаец укоризненно качает головой – дзынь, дзынь…

А тебе-то чего?

Ладно, ладно. Видимо, что-то другое искать все равно придется. Позже. Когда-нибудь.

Второе утро. Один. Китаец всю ночь дзынькал, не давал спать.

Третье утро.

Четвертое.

Студент открыл глаза. В дверь стучали. На часах без четверти восемь. Вот заразы!

– Сейчас иду!

Когда был простым вором, спал сколько хотел. Сейчас, получается, его могли разбудить в любое время. И даже в голову никому не придет извиниться.

– Здорово, Студент.

Это Султан. Хмурый, небритый.

– Раньше такая кража была – с добрым утром, – зевнул Студент. – На рассвете, когда самый крепкий сон. А вот чего ты меня поднял?

– Зимаря вчера грохнули. Портовые у Таньки Листопад отдыхали, выпивали маленько. А с утреца заявились туда какие-то труболеты, у них стволы, ножи. В общем, устроили там карнавал. Кого-то отмудохали просто, а Зимарю, вишь, не повезло…

– Кто они? Откуда?

– Да конь их знает. Есть такая мысля, что это Редактор мутит за то, что портовые тебя поддержали на сходе. Ну, и за Матроса, понятно…

– Почему мне вчера никто не сказал?

– Так братва стремается твоего скворечника, не хотят идти. Говорят, тут мусорни как грязи, все на виду.

– Б…дь! Тащи ко мне Редактора, живо!

Ага, как же. Портовые уже вторые сутки шерудили по центру, чесали мелким гребнем. Редактор как сквозь землю провалился. Он ведь не дурак, Редактор.

А китаец без остановки качал головой, не соглашался, укорял, стыдил. Как будто стеклянным молоточком по темени – дзынь, дзынь, дзынь… Без остановки.

Что не так?! Ну?!

Пятый, шестой, седьмой. На вокзале порезали Боксера и Рыбу. Они из «рыночных», люди Редактора. Студент созвал к себе основных авторитетов – Бурового, Кузьму, Космонавта, Лесопилку, Севана и прочих. Пришел только Севан. Долго охал и ахал, глядя на развешанные по стенам картины, трогал руками богатые рамы. Потом сказал:

– Ты молодой, умный и богатый. Столько красивых вещей. Можешь жить и радоваться. Скажи, зачем полез в Смотрящие?

– Я не лез! Меня выбрали!

– Выбрали, да. И я выбирал. Правда, я уже и не вспомню, почему я хотел, чтобы это был ты. Все хотели, и я хотел… Да мне на это начхать, забыл и забыл. А ты сам помнишь? А? Зачем оно тебе, Студент?

День восьмой, девятый. Редактор пропал с концами. В городе закипает настоящая война, он должен ее остановить, но не знает как. Приехал к Буровому, сам. Оказал честь. Буровой посмотрел на него так, будто едва узнал.

– А что я могу? – сказал Буровой. – В Богатяновке я шишка, так здесь у меня и не режут никого без спросу. А в городе шишка – ты. Тебе и крутиться.

Непрерывный фарфоровый звон дробнее и чаще, он перешел в гудение, в тонкий писк, резал мозг ультразвуком, а маленькая голова китайского мудреца превратилась в размытое облачко тумана.

Студент сдался, велел Султану подыскать приличный дом где-нибудь на окраине. Хрен с вами со всеми.

Ночью вдруг стало тихо. Он подошел к фарфоровой статуэтке. Не дрожит, не звенит, не качается.

– Как мне быть? Где я скосячил? Что мне сделать, чтобы все стало как надо?

Не дрожит. Не звенит. Не качается. Молчит.