Потому что да… именно так!
Быстро. Жадно. Грубо…
Ещё глубже!
Бекетов умело и жестко сжимает возбуждённую плоть, а через миг два мужских пальца уверенно вторгаются в истекающее соком лоно, я испытываю…
Наверное, это оргазм.
Но я чувствую бурю. Одновременное удовольствие и бессилие.
Телу хорошо, но я его не ощущаю. Только волны и сжатия, бурление крови.
Пожар в каждой клеточке тела.
Это прекрасно. Так прекрасно и хорошо, что почти больно, и начинает давить на грудь…
— А-а-ах… — выдаю с затухающим стоном.
Пытаюсь унять сердце и дыхание.
Но в груди упорно и гулко, часто стучит.
Не унимается. Напротив, ещё быстрее начинает биться. Я делаю вдох и издаю стон боли — в грудь как будто вонзаются шипы.
— Больно, — шепчу.
— Ты что-то пила?!
Уколы боли не прекращаются, но одновременно накатывает отупение, теплом сжигает чувства и мысли.
Хочется спать. Даже боль можно потерпеть. Если дышать часто и неглубоко.
— Марианна, ты пила?!
Тон голоса Бекетова снова резок и холоден.
Я пьяно и счастливо улыбаюсь, прикрываю глаза. Меня резко начинает вырубать.
— Глаза открой!
Хлопок по щеке.
Резкий. Обжигающий.
Боже, он ещё и девушек бьёт!
Хам. Грубиян.
Почему он мне так безумно нравится?!
— Тебе что-то кололи? Таблетки давали?! Ты пила хоть что-то?!
Голос Бекетова доносится до меня как сквозь сон.
— Марианна, блядь! — тормошит меня, как куклу. — Говори!
— Лимона-а-а-ад. Такой вкусный. Ты тоже… выпей, — шепчу слабым голосом, понимая, что мне не то что говорить, но даже дышать становится трудно.
Почти невозможно.
— Не отключайся. Не отключайся!..
Глава 2
Марианна
Пробуждение ужасное. Больно всюду, горло словно распухло изнутри, а меня начинает выворачивать наизнанку.
Зрение то проясняется, то затухает.
Кажется, рядом со мной суетится врач.
В борделе есть врачи?!
Рядом гудят голоса. Крики. Маты. Грубые мужские голоса ругаются до хрипоты.
Или мы уже не в борделе?
Всё раскачивается.
Я в машине?! Или это просто комната так быстро меняет цвета и тона, крутится адской каруселью.
Потом меня резко бросает в темноту.
Затем снова вытягивает на поверхность, где неоновые кляксы цветов режут глаза.
И так по кругу.
Изматывает нереально сильно.
Потом всё замедляется. Чувства возвращаются, продираются сквозь пелену отупения.
С трудом разлепив мокрые ресницы, оглядываюсь кругом. Даже зрение возвращается. Только мне не нравится то, что я вижу.
Кажется, я до сих пор в борделе. Ад не выпустил меня.
Мне так плохо и страшно…
— Б-б-бе…
Говорить не получается. Блею, как овца.
Слёзы катятся градом.
— Я здесь!
Знакомый голос снисходит на меня как божественная благодать. Близость этого мужчины для меня успокоительна и желанна.
Бекетов садится рядом с кроватью на стул, перетягивает правую руку на своё колено и сплющивает мои пальцы.
— Меня знобит, — снова всхлипываю.
— Скоро отпустит. Обещаю.
— Мне плохо. Мне плохо…
— Знаю.
Лицо Бекетова склоняется над моим. Оно кажется мне белым-белым, как алебастровая маска, без единого признака жизни. Без эмоций, только глаза чернеют, как бездна.
Пугающая темнота его зрачков страшит и манит одновременно.