Я поднял ее на руки, уложил на заднее сиденье «Форда» и помчался вперед по Angeles Crest Freeway. Конечно, я чувствовал себя виноватым. Если бы я не принудил Кэт к сексу, мы не уснули бы таким мертвецким сном, а услышали, как Бакс пытается задержать Энни, и остановили бы ее…

Проклиная себя, я жал и жал на газ, но буквально через двадцать миль был вынужден остановиться — впереди не только весь фривэй, но и обочины по обе его стороны были забиты машинами таких же несчастных, как мы, родителей.

Выскочив из машины, я пошел вперед узнать, надолго ли эта пробка. Оказалось — навсегда. Оказалось, у всех машин, достигающих границы тридцатимильной зоны, установленной пришельцами, сами собой выключаются двигатели. А те, кто пытается пересечь эту границу пешком, натыкаются на непроницаемую, но совершенно прозрачную и вязкую, как резина, стену. Правда, поверить в это с чужих слов было невозможно, и я упрямо протиснулся вперед к самой границе, то есть к тому, что не имело ни цвета, ни запаха, ни даже какой-то видимой, тектальной поверхности, и, тем не менее, глухо преграждало дорогу.

Со стороны это выглядело почти смешно — как мужчины и женщины, словно мимы, отчаянно атакуют незримый «резиновый занавес», увязая в воздухе, сгустившимся до плотности каучука. Кто-то пытался с размаху пробить эту «стену» плечом, кто-то ногами, а еще кто-то гаечным ключом, но и те, и другие, и третьи просто вязли в этой незримой жевательной резине и с трудом вытаскивали себя из нее. Мужчины матерились, женщины рыдали, но когда наш шериф Вильям Ли-младший подогнал к этой «стене» пожарную машину и попробовал — безуспешно, конечно — найти верх этой стены, чтобы перелезть через нее, меня осенила другая идея. Я бегом вернулся в машину, развернул ее и помчался на юг, к Медвежьей горе.

Кристофер Говард не был моим другом, больше того — я его вообще никогда не видел. Но я знал, что он мне не откажет. Потому что всех моряков — даже бывших — связывает негласное братство, и в самых разных портах я не раз слышал, как при крике «Полундра!» совершенно незнакомые моряки бросались на выручку даже русским матросам.

Крис до сорока лет служил в sea seals, подводной десантуре, а теперь у него свой бизнес на Медвежьей горе.

На эту гору крутой спиралью и подчас под уклоном аж в семьдесят градусов взбиралась узкая каменистая дорога. Ее отвесные бока, вырубленные в граните и сланцах, были накрыты стальными сетками, но это не гарантировало от камнепадов, обвалов и селей. Даже старые и седые от времени столбики с телефонными проводами и экранами новеньких солнечных батарей, повсеместно насаждаемых нашим президентом, стояли косо, словно тролли. Однако я снова насиловал свой «Форд», выжимая из мотора все соки. Если бы мистер Генри Форд был жив и видел меня в эти минуты, он бы немедленно подарил мне новую машину, а эту взял в музей своей компании. Но никто, кроме горных косуль, белок, ястребов и моей жены Кэт, не видел ни меня, ни моей машины, да и Кэтти, честно говоря, вряд ли что-то видела в эти минуты. Сидя на заднем сиденье, она двумя руками — враспор — держалась за боковые поручни и, закрыв глаза, в ужасе просила: «Easy! Тише! Easy, Steve!» Но я не снижал скорость даже когда слышал, как швыряло в багажнике труп несчастного Бакса. Вы когда-нибудь видели, как коровы, растопырив ноги, взбираются по крутым горным склонам? Иногда мне казалось, что мой «Форд» держит дорогу именно таким, коровьим способом…