Его обвиняли в том, что он непоследователен в своих суждениях о людях и слишком вольно обращается с историей, обвиняли в том, что он сражался против Фернанда VII и обнимался с Морильо, в том, что он вел войну не на жизнь, а на смерть с Испанией и в то же время был ярым поборником испанского духа, в том, что он, чтобы выиграть время, обосновался на Гаити, но считал республику Гаити иностранным государством, чтобы не приглашать на конгресс в Панаме, в том, что он – член масонской ложи и во время службы читает Вольтера, – а он был рыцарем церкви, – в том, что он обхаживает англичан, а сам в это время собирается жениться на французской принцессе, в том, что он – легкомысленный, лицемерный и даже презирающий законы, что он льстил своим друзьям, глядя им в глаза, и очернял за их спиной. «Что ж, ладно все это так, однако все это обусловлено обстоятельствами, – говорил он, – ибо все, что я делаю, я делаю с одной целью чтобы наш континент стал единой независимой страной, и в этом у меня никогда не было ни противоречий, ни сомнений.» И закончил чисто по-карибски: «Все остальное – дерьмо!»
В письме, которое он два дня спустя отправил генералу Брисеньо Мендесу, он писал: «Я не хочу принимать на себя управление страной, которое мне официально пожаловано, потому что не хочу быть главарем повстанцев или, выражаясь по-военному, победителей.» Однако в двух письмах, которые он в ту же ночь продиктовал Фернандо для генерала Урданеты, он постарался не быть столь категоричным.
Первое письмо было официальным ответом, и его торжественный тон был подчеркнут, начиная с обращения «Многоуважаемый сеньор» В нем генерал оправдывал государственный переворот, так как республика находилась в состоянии анархии и бессилия, в которые ввергло ее прежнее самораспустившееся правительство. «В таких случаях народ не обманывается», – писал он. Но он не видел никакой возможности принять президентство. Единственное, что он мог сказать в ответ на предложение Урданеты – выразить желание вернуться в Санта-Фе, чтобы служить новому правительству как простой солдат.
Второе письмо было частным, и на это указывала первая строка «Мой дорогой генерал» Оно было большим, многословным, и в нем генерал указывал причины своих сомнений. Поскольку дон Хоакин Москера не отказался от своей должности, завтра придется признать его как законного президента, таким образом выставляя генерала узурпатором. То есть он повторил сказанное в официальном письме: пока нет подтверждающих его полномочия документов, которые исходили бы из официального источника, он никоим образом не может принять власть.
Оба письма были отправлены с одной и той же почтой, вместе с воззванием, в котором он обращался к гражданам страны с просьбой забыть о своих распрях и поддержать новое правительство. Для себя он отвергал любой компромисс. «Хотя может показаться, что я предлагал слишком много, на самом деле я не предлагал ничего», – сказал он позднее. И признал, что некоторые фразы были написаны с единственной целью похвалить тех, кто этого хотел.